Жена авиатора

Была призвана национальная гвардия. Фотография нашего ребенка – та, которую сделал Чарльз в его первый день рождения, – появлялась на первых страницах газет каждый божий день, и каждая газета торжественно обещала печатать ее, пока мальчика не найдут. Фото Чарли также появилось на обложке журнала «Тайм». Листовки с описанием похищения были расклеены в каждой телефонной будке в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Коннектикуте. В этих трех штатах также были установлены контрольно-пропускные пункты. Каждому, кто хоть отдаленно выглядел подозрительными – хотя это описание менялось с каждой минутой, – приказывали съехать на обочину, и их транспортные средства осматривались.

Второй раз за пять лет имя Чарльза Линдберга было у всех на устах. Второй раз за пять лет все молились за него, и по всей стране в церквях служили службы.

Те же самые радиокомментаторы, которые сообщали невероятные новости о перелете Чарльза в 1927 году, теперь каждые десять минут выходили со срочным информационным сообщением о поисках его похищенного сына. Всем репортерам было запрещено появляться в пределах наших владений после того ужасного утра, но это ничуть не мешало им сообщать все новые и новые подробности, как будто они там присутствовали. Каждый день я с удивлением читала, во что была одета накануне, выходя из дома (таких нарядов у меня никогда не было), о чем думала и чем занималась. Я читала бесчисленные колонки желтой прессы, прославлявшие мое «терпение мадонны», когда я «ожидала благополучного возвращения моего маленького орленка».

Была ли я терпелива? Возможно, так казалось со стороны тем, кто наблюдал за мной в моем домашнем заточении, которое я покидала лишь для коротких прогулок в серую мартовскую погоду, всегда в сопровождении почтительной и молчаливой группы полицейских. Но это было оцепенение, лишь со стороны напоминавшее терпение. Я не могла поверить, что этот цирк – уже продавались сувенирные фотографии моего ребенка прямо на въезде в наш дом – имел хоть какое-то отношение к моему драгоценному мальчику! Или к моему мужу. Или к моей жизни. Я просто отстранилась. Участвовать во всем этом означало подвергать опасности ребенка, которого я носила, – в этом я не сомневалась. А я не смогла бы вынести потерю обоих моих детей. Я не могла подвергнуть Чарльза такому испытанию.

Ситуация становилась все более фантастической и странной с каждой телеграммой, телефонным звонком, письмом. Медиумы обещали провести сеансы, чтобы определить, находится ли ребенок в «духовном мире». Безумные фанатики хотели изгнать злых духов из нашего дома; одной из них даже удалось пробраться мимо охранников с ведром свиной крови и нарисовать странный символ на нашей парадной двери, прежде чем ее вышвырнули вон.

Но самыми невероятными были предложения некоторых матерей отдать мне своих детей. Как могла мать добровольно расстаться со своим ребенком? И представление, что моего сына можно было просто заменить каким-нибудь другим ребенком. Меня трясло от гнева при одной этой мысли. Тем не менее мы получали десятки таких писем и телеграмм.

Чарльз пытался следить за всем, тщетно стараясь уберечь меня от самого плохого и постоянно твердя, что это лишь вопрос времени и он обязательно вернет мне Чарли. Он почти не ел, спал урывками. Большинство ночей он проводил, сидя в кресле в нашей спальне и глядя на меня, как будто боялся, что я тоже исчезну. Но когда я просыпалась, он с трудом мог смотреть мне в глаза.

Для полковника Шварцкопфа, для орд полицейских и детективов – для всего мира, затаившего дыхание, он оставался спокойным, хладнокровным летчиком, полностью контролирующим себя. Он велел Шварцкопфу и его подчиненным разбирать тысячи писем, доставлявшихся трижды в день в специальном почтовом автофургоне, выискивая малейшие намеки и зацепки, продолжать рыскать по нашему дому и саду в поисках улик. Но он дал понять, что только он один будет общаться с похитителями, и я слышала, как полковник Шварцкопф выразил свои первые сомнения по поводу правильности руководства Чарльза. Я узнала об этом, спускаясь вниз в кухню, чтобы взять стакан теплого молока.

– Вы это серьезно? – услышала я голос полковника, говорившего в своей резкой и прямолинейной манере. Я остановилась у двери. – Вы действительно хотите делать все в одиночку? Полковник Линдберг, в вашем распоряжении вся полиция Нью-Джерси и Нью-Йорка.

– Я абсолютно серьезен. Они должны поверить мне. Это единственный способ вернуть мальчика домой, разве вы не понимаете? Укрепив их доверие, я сделаю заявление, что полиция не станет вмешиваться в наше общение, что я встречусь с ними один и не стану задавать никаких вопросов.

– Вы порядочный человек, полковник?

– Конечно.

– А те, кто украл вашего ребенка, – нет.