Жена башмачника

– Пожалуйста, скажите моей сестре, что я благодарна за все, что она для нас сделала. Благодаря ей я могу поступить в университет.

Дверь распахнулась, и в дом вошел Баттиста – долговязый, смуглый, мускулистый. Ему уже сравнялось тридцать шесть, однако он до сих пор не женился и не выказывал ни малейшего желания это сделать. Выражение его лица было угрюмым. Чиро отметил, что с его приходом в воздухе повисло напряжение. Тем не менее Чиро обнял его и назвал fratello[98].

Элиана, жившая теперь ниже по склону, провела Чиро по дому. Он был не очень велик, но в самый раз для семьи – пять спален, чердак, кухня и гостиная. Пять окон, протянувшихся по фасаду, отлично освещали помещение. Чиро вспомнил окна в доме его фантазий – там тоже в каждое лился голубой свет итальянского полудня.

Витторио и Марко показали Чиро коптильню из плитняка, пристроенную прямо к склону холма. Еще на участке был крытый источник: в крошечном домике холодная, свежая вода горных родников стекала по двум желобам в окаймленный камнями бассейн.

Джакомина сварила обед, какой могла бы приготовить и Энца: суп, ньокки, блюдо с зеленью, а на десерт – эспрессо и домашний пирог.

Элиана налила зятю кофе.

– Альма, ты бы могла нарисовать для меня дом? Думаю, Энца порадуется, увидев его хотя бы на бумаге.

– С удовольствием. Сколько ты пробудешь здесь?

– Неделю.

– Ох, ты ехал сюда столько же, сколько собираешься гостить.

– Тяжело мне вдали от Энцы и Антонио.

– Понимаю, – сказала Джакомина.

– Уверена, она объяснила вам все про мое здоровье.

Джакомина и Марко кивнули.

– Антонио замечательный мальчик. Вы его полюбите.

– Мы уже его любим, – сказал Витторио. – Он же наш племянник!

– Он спортсмен. Но еще и очень умен. Надеюсь, вы когда-нибудь сможете навестить Антонио и Энцу в Миннесоте.

Чиро не хотел омрачать радостный визит печальными разговорами. Он рассказывал забавные истории о жизни Энцы, описывал Нью-Йорк и быт на Малберри-стрит. Он говорил о Мировой войне и своем решении отправиться в Миннесоту. Он много рассказывал об Антонио и о том, каким замечательным человеком тот растет. А Раванелли делились с ним фотографиями и случаями из детства Энцы. После ужина семейство решило прогуляться. Они направились на кладбище, где Чиро, как и просила жена, встал на колени и поцеловал голубого ангела на могиле Стеллы. Солнце клонилось к горизонту, и небо сделалось точно такого оттенка, как в тот вечер, когда он впервые поцеловал Энцу – после того, как вырыл могилу.

С тех пор утекло много лет, но Чиро казалось, что это произошло только вчера. Он думал о том, как важно в этой жизни не удерживать, а отпускать. Вечернее небо, кладбище, воспоминания о прошлом, мысли о людях, которые были этому прошлому свидетелями и до сих пор жили здесь… Он чувствовал, что обретает гармонию, в которой так нуждался всю свою жизнь. Гармонию, какую дает только семья.

Когда Чиро вечером запрягал лошадь, чтобы вернуться в Вильминоре, Элиана подошла и протянула ему маленькую книжечку в кожаном переплете:

– Она принадлежала Энце. Отвезешь ей?

– Конечно.

На обратной дороге в Вильминоре Чиро затосковал по жене. Все завершалось там, где когда-то началось. Он оценил насмешку судьбы.

Сестра Тереза постелила ему в гостевой комнате, находившейся рядом с часовней. Проходя мимо часовни, Чиро сквозь стекло увидел коленопреклоненных монахинь, но останавливаться не стал. Он разделся, сел на кровать и открыл книгу, принадлежавшую Энце.

Чиро листал дневник, и юная его жена оживала перед глазами. Энца рисовала наброски платьев, писала глупые стихи и пыталась изобразить членов своей семьи. Переворачивая страницы, Чиро улыбался сквозь слезы.

Увидев на одной из страниц заголовок «Стелла», он остановился.