Жена-девочка

— А сейчас займемся этим, — пробормотала Джулия кузине, как только они вышли на улицу и отправились в сторону скромного здания, на двери которого виднелась надпись: «США. ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ МИССИЯ».

Там, так же как и в других местах, все были потрясены ужасными убийствами. Они должны были протискиваться сквозь толпу, состоящую главным образом из их же соотечественников.

Те, проявляя галантность по отношению к женщинам, охотно пропускали их. Да и кто бы отказал таким прекрасным дамам?

Секретарь посольства выслушал их. Он выразил сожаление о том, что Посол сейчас занят.

Но гордая Джулия Гирдвуд не приняла никаких отговорок. Это очень важный вопрос, возможно, вопрос жизни и смерти. Она должна видеть представителя своей страны, и немедленно!

Нет большей силы на свете, чем красота женщины. Секретарь Дипломатической Миссии уступил ей и, несмотря на распоряжения, которые он получил, открыл дверь кабинета и допустил просителей к Послу.

Их история вскоре была выслушана. Человек, который пронес звездно-полосатый флаг через ряд сражений, тот, кто держал этот флаг в тяжелой битве за Чапультепек, держал до тех пор, пока не был сражен выстрелом врага, — этот человек теперь в Париже арестован пьяными солдатами Зуава и жизнь его в опасности!

Такое заявление сделали эти благородные леди американскому Послу.

Даже если бы в роли просителей выступали и не такие прекрасные дамы, этого было вполне достаточно: патриотические чувства гордости и чести страны перевесили бюрократический консерватизм.

Подчинившись порыву этих высоких чувств, Посол приступил к исполнению своего долга.

ГЛАВА XXXVII. СМЕРТЬ НА ВЕРХУ БАРАБАНА

— Я приду к вам на помощь! Я приду!

Сердце арестованного гордо и учащенно билось: он слышал эти добрые слова и видел, кто их произнес. Это возместило ему все те оскорбления, которые он перенёс.

Слова эти продолжали звучать сладкой музыкой в его ушах, когда он вынужден был войти через дверь во двор, окруженный мрачными стенами.

В довершение к этому открылась дверь в помещение, напоминающее тюремную камеру, чтобы принять его вовнутрь.

Его затолкнули туда как неповоротливого быка в загон для скота, — один из тюремщиков дал ему пинка, как только он переступил порог.

У него не было никаких шансов ответить обидчику. Дверь с шумом и проклятиями закрылась за ним, после чего раздался характерный треск щеколды, заперевшей дверь извне.

Внутри камеры было темно; Майнард на мгновение остался стоять на том месте, куда его толкнули.

Однако он не был спокойным и равнодушным. Сердце его было полно негодования, его губы механически предали дикой анафеме эту и все прочие формы деспотизма.

Более чем когда-либо он всем сердцем переживал за судьбу Республики, поскольку он знал, что солдаты, его арестовавшие, не являлись ее гражданами.

Первый раз в своей жизни он ощутил собственное бессилие против режима подавления; и теперь он лучше чем когда-либо осознавал подлинную ненависть Розенвельда к священникам, принцам и королям!

— Вот и пришел здесь конец Республике! — пробормотал он про себя после того, как предал анафеме ее врагов.

— Это действительно так, месье, — послышался голос из глубины камеры. — Это действительно конец. Сегодня, в этот день.

Майнард вздрогнул. Он был уверен, что он здесь один.

— Вы говорите по-французски? — продолжил голос. — Вы англичанин?

— На первый ваш вопрос отвечу — да! На второй — нет! Я ирландец!

— Ирландец? Какая злая судьба забросила вас сюда? Простите, месье! Я спрашиваю вас как товарищ по несчастью, как заключенный заключенного.

Майнард искренне, без утайки рассказал свою историю.

— Ах! Мой друг, — сказал француз, выслушав его. — Ваше дело пустяковое, вам нечего опасаться. Что же касается меня, все обстоит совсем по-иному.

Произнеся это, он тяжело вздохнул.

— Что вы хотите этим сказать? — машинально спросил Майнард. — Вы ведь не совершили преступления, я думаю?

— Совершил! Самое большое преступление — это патриотизм! Я был честен перед моей родиной, я желал ей свободы. Я один из скомпрометированных. Меня зовут Л.

— Л.! — вскричал ирландский американец, узнав имя, широко известное среди борцов за Свободу. — Неужели это возможно? Это вы? Меня зовут Майнард.

— Мой Бог! — воскликнул его французский товарищ по заключению. — Я много слышал о вас. Я вас знаю, сэр!

В темноте эти двое заключили друг друга в объятия, прошептав дорогие сердцу слова: «Да здравствует Республика!»

— Красная и демократическая! — добавил Л.

Майнард, который еще не зашел так далеко в своих мыслях, ничего не сказал на это. Время сейчас было не подходящим, чтобы разделяться и дискутировать о разнице во взглядах.

— Но что вы имели в виду, когда говорили об опасности, которая вам угрожает? — спросил Майнард. — Насколько это серьезно?

— Слышите эти звуки?

Оба замолкли и стояли, прислушиваясь.

— Да. Слышны какие-то звуки а также — выстрелы. Это стрельба из мушкетов. Я также слышу отдаленный гул орудий. Можно предположить, что там идет бойня.