Жена фабриканта. Том 2

– Он мог нас выгнать без разговоров. И был бы прав. Я бы на его месте так и поступил с неожиданными просителями. Но он слишком жадный, желает с нас выгоду свою поиметь, потому и не прогнал. Любопытство взыграло. А потом, видно, решил, что обвел нас вокруг пальца. Пускай так думает. Деньги возьмем и уйдем. Нет, ты послушай, у нас снова появятся деньги, – в радостном предвкушении добычи крылья его носа задрожали и хищно раздулись. В этот момент он глубоко презирал стоящего перед ним молодого Ухтомцева, ненавидел Стольберга, завидуя ему. Массари почему-то казалось, что тот козыряет перед ним, дворянином, богатством, ставя это себе в заслугу, и всем видом показывая, что имеет право благодаря могуществу денег диктовать любые условия. Он же, Дмитрий Николаевич Массари, потомственный дворянин и владелец обширного родового поместья, пускай даже и находящегося сейчас под управлением опекунского губернского совета, вынужден унижаться перед купчишкой и выскочкой, и просить у того денег.

Не слушая больше Массари, Петр, как потерянный, рухнул на диван, ошеломленно уставившись в пол. Зияющая пропасть разверзлась перед ним, и он явственно увидел ее. Из этой пропасти для него уже не было обратного выхода к честной жизни, впереди маячили суд и Сибирь. Происходящее могло бы показаться ему страшным сном. Но даже в этот момент вряд ли он думал, что череда совершенных им же поступков как раз и привела его к краху. Нет, он снова как закоренелый неудачник стал обвинять в происходящем кого угодно: мать, опекавшую его, брата Ивана, Массари и Жардецкого, втянувших в аферу. А ведь он давал себе зарок рассчитаться с долгами и начать жить честно. Как же так получилось, что он еще больше запутывается, как муха в хитро сплетенной специально для него ловкими мошенниками паутине, и не может ничего поделать? Внезапно ему подумалось, что он может решиться, встать и спокойно уйти из этой комнаты и из дома Стольберга. И этот возможный и простой шаг в его глазах не будет выглядеть как трусливое бегство, наоборот, это будет тот самый решительный поступок, которым он будет гордиться, который приподнимет его в собственным глазах и станет для него тем самым спасением, пускай даже ценой позора в глазах Массари и Стольберга.

«Но какое мне дело до того, что они об этом подумают? Рушится-то моя жизнь, не их… А то, что я думаю об этом, – мой ложный стыд», – здраво размышлял он.

Он поднял голову, предполагая исполнить задуманное, но в этот момент Массари, как будто догадавшись о его намерениях, подошел к двери и остановился, сложив руки, как Наполеон. И когда Петр представил себе, что ему придется подойти к нему и, возможно, даже ударить, чтобы тот его пропустил, он смешался и отвел глаза в сторону. Свойственная его натуре трусость и нерешительность, а скорее всего привычка подчиняться влиянию другого, более сильного характера, удержали его и на этот раз от спасительного шага.

Ухтомцев не знал, что все его колебания отражаются на его лице. Массари, наблюдавший за ним, заметил, что он замешкался, и презрительно усмехнулся. Отойдя от двери, он присел на диван рядом с Петром.

– Когда я распишусь на всех бланках, ты не зевай, предложи ему еще три векселя, по стоимости бумаг на двенадцать тысяч рублей. И мы сшибем с него еще денег. Он жадный и обязательно поведется, тут мы его и примем, тепленького, – поучал он. Увидев промелькнувшее на лице Петра сомнение, холодным тоном напомнил:

– Ты должен отдать мне деньги через три дня. Не отдашь, я обращусь к твоему старшему брату. Теперь мы с тобой крепко повязаны.

«Как пошло и гадко всё закончилось. И как легко этому мерзавцу удалось выманить у меня матушкины векселя, он захлопнул капкан… и поделом мне, дураку», – обреченно рассуждал Петр.

Они вернулись в кабинет и сказали Стольбергу, что согласны с его условиями. Тот удовлетворенно кивнул и позвонил в колокольчик. Вошедшему человеку он велел принести письменные принадлежности и бумагу из кабинета. Когда всё принесли, Массари по приглашению хозяина пересел за стол и вынул из заветной папочки векселя. На одном из двух тысячных векселей он написал свой безоборотный бланк, а на двух других – оборотные бланки.

Внимательно изучив подписи и сами векселя, Стольберг аккуратно сложил их. Затем он молча вышел из комнаты с векселями. А когда вернулся, то держал в руках небольшой продолговатый ящичек из полированного красного дерева. Поставив ящичек на стол, он вынул оттуда пачку ассигнаций. Отсчитал необходимое количество и передал деньги стоящему возле стола Петру Ухтомцеву.

Петр взял деньги, бормоча слова благодарности, но не поднимая головы. Ему казалось, что едва только он взглянет в лицо хозяина дома, непременно выдаст себя.