Жена Моцарта

Это самое странное, что мне когда-нибудь приходилось видеть, слышать и пережить в своей жизни — обряд, проведённый в больнице двумя сумасшедшими бабами.

Но ещё более странным было то, что они сказали, уходя.  Сказали не мне.

— И мать не мать. И отец не отец, — хмыкнула Кирка, забирая свои карты и смерив Диану таким взглядом, словно это она была загадка природы, а не эти две «криповые дуры», как назвала их Диана.

Они ушли. И нас тоже выгнали. Прибежали врачи брать анализы, делать какие-то замеры, констатировать кратковременную остановку сердца и, чёрт знает, что ещё.

Я искала в поисковике слова молитвы, что они читали. Картонка с ней, по иронии написанной на латыни, осталась на тумбочке.

«Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К Тебе взываем в изгнании, чада Евы. К Тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез. О Заступница наша!..» — любезно поделился интернет.

— Откуда у неё этот шрам на лице? — ходила мимо меня по коридору Диана, о чём-то хмуро раздумывая. Хотя почему «о чём-то»? Я точно знала о чём: о полученном пророчестве, о том, что только что произошло. В общем, было о чём подумать.

— На неё напали, в семь лет, — не знала я какую версию рассказать: ту, что считалась официальной и знал Моцарт, или настоящую, что поведала мне сама Целестина. — С тех пор у неё тоже есть дар. Она провидица, как, видимо, и её странные подружки.

— А ты видела раньше этот крест? — расхаживала Ди взад-вперёд, скорее озабоченная, чем испуганная или потрясённая.

— А ты? — как могла избегала я прямых ответов.

— Да. Только не нарисованный, а выжженный. На руке у одного мужика.

Стопэ! Я отложила телефон.

— Какого мужика?

— Мне было лет десять. Может, одиннадцать. Я тогда ходила на танцы: хореографическое отделение Школы искусств. А он пришёл прямо на занятие, на классический танец. Сначала что-то обсуждал с моим педагогом, потом меня и ещё одну девочку попросили задержаться. Ничего особенного сделать не просили, так, — махнула она, — сесть на шпагат, поднять ногу, батман, плие, прогнуться, прыгнуть. Я думала отбирают в какое-нибудь хореографическое училище, или на кастинг в шоу типа «Ищем таланты». Потом он повёл нас в кафе, там же при дворце, где мы тренировались, спрашивал о наших планах и прочем. Пожилой мужик, за пятьдесят, но приятный — красивый, ухоженный, высокий. Ну, я всю жизнь танцами заниматься не собиралась и, честно говоря, перспектив со своими физическими данными не видела, поэтому сразу отказалась. Выпила свой молочный коктейль и ушла.

— А другая девочка?

— Мы не дружили. Но я так поняла, что с ней тоже не сложилось. И вообще я особенно об этом и не вспомнила бы, я даже родителям не рассказала: зачем, я всё равно их бросать не собиралась, а вот чёртовы танцы — очень даже. Но этот его ожёг…

— Вот здесь? — показала я на место между большим и указательным пальцем.

— А ты откуда знаешь?

— Может, мы видели одного и того же мужика? Правда я только руку.

— А я получила по башке от брата, чтобы рассказывала ему такие вещи сразу, а не спустя пару недель или вроде того, когда уже того мужика было и не найти. Но, знаешь, что? Ваня узнал, что это за знак.

— Что?

— Знак тайного братства «Дети Самаэля», где клеймят членов таким «крестом».

— Дети Самаэля? — опешила я. Первый раз слышу. — Думаю, нам надо ехать к Ивану прямо сейчас. Иначе в этот раз получим по башке обе, — встала я.

Что это за сраное братство? Я хотела знать о нём прямо сейчас. Я хотела знать о нём всё. Меня словно включили: такой по телу прошёл заряд — настолько я чувствовала, что мне обязательно нужно это знать.

Но Диана осадила меня тяжёлым как целая глыба шоколада взглядом:

— Мы поедем утром. Иначе всех разбудим и не дадим выспаться. В чём тогда был смысл сюда приезжать?

«Антон сорвётся, и поедет к Эле», — продолжила я мысль, что она не озвучила.

И вдруг увидела себя на месте Дианы. Себя всего месяц назад, когда я вот так же сходила с ума от безответных чувств к Моцарту, а он… Блядь, я и правда ревнивая. Я вышла за него замуж, он признался мне в любви, но, чёрт побери, может, я никогда и не желала смерти Целестине или моей сестре, но я ненавидела тот факт, что он с ними спал. И хотела забыть. Старалась не думать. И не могла.

Зачем, чёрт побери, я это знала? Зачем сама спросила его про Элю? Зачем попёрлась в гостиницу «Лотос», где он встречался с моей сестрой? Любопытство — зло. Жила бы сейчас в счастливом неведении, любила Элю, искренне переживала за беременную сестру, была благодарна прокурору города, что та отыграла свою роль, отведённую ей Моцартом, как по нотам. А сколько их было ещё, до меня, за те двадцать с лишним лет жизни, на которые Сергей был старше? Это же глупо — ревновать к прошлому. Но вместо того, чтобы забыть, у меня стояло перед глазами, как не Антон, а Моцарт сейчас сорвался бы и рванул в больницу, меня даже не дослушав, возможно, даже не оглянувшись. И я… согласилась подождать до утра.

Пусть в конце концов Антон выспится. Эти новости могут и подождать.