Жена на два дня

А тот будто только что увидел, что натворил. Заторможенно обернулся. Зрачки его расширились, а брови сошлись на переносице.

– Извини, Гаяне, – проговорил он хриплым голосом. – Я не понял, что это была ты…

А потом, словно зомби, снова повернулся в сторону бункера с явным намерением опять исчезнуть на несколько дней.

– Не смей туда возвращаться! – закричала Гаяне не своим голосом. – Почему ты снова бросаешь меня? Нас! Столько людей от тебя зависит, стольким ты нужен, необходим. На работе тебя обыскались, все слуги волнуются, я места себе не нахожу… Давид, не уходи, ну пожалуйста…

И тут она зарыдала так, как рыдала в подушку много ночей подряд, жалея брата.

Гаяне подскочила на колени, подползла к ничего не понимающему Давиду, схватила его за руку и снова заголосила сквозь рыдания:

– Пожалуйста, не ходи туда! Не гробь себя, не хорони заживо…

– Гаяне, ты чего? – опешил Давид.

– Милый, дорогой братик, услышь меня! – заохала она и принялась причитать в том же духе.

Не знала, сколько продолжала стоять перед ним на коленях, сколько просила его пожалеть себя и других.

Казалось, скоро охрипнет, но все продолжала и продолжала просить:

– Пожалуйста! Христом богом молю, останься с нами, не ходи туда…

Не сразу, но постепенно его лицо приобрело хоть сколько-нибудь осмысленное выражение. А потом он будто очнулся, посмотрел на нее с укором.

– Гаяне, встань! – резко сказал Давид и потянул ее вверх. – Что ты делаешь, сестра? Встань немедленно…

– Не встану! – заголосила она пуще прежнего. – Так и останусь на коленях, пока ты мне не поклянешься, что забудешь дорогу в этот проклятый бункер и спиртного больше в рот не возьмешь ни капли… Ты же себя убиваешь, Давидик! На себя непохож… Я с тобой умираю…

– Ну все-все… – загудел он.

Тут-то Гаяне и заметила, что взгляд его стал теплым, ласковым. Прямо как в те времена, когда в жизни ее милого Давида еще не появилась эта гулящая Яна.

*Барбер – парикмахер, специализирующийся на мужских стрижках, уходе за усами и бородой.

Глава 38. То самое сообщение

Давид сидел в своем домашнем кабинете.

Дивился тому, какое удобное у него появилось кресло – из нежнейшей кожи. Белое с черными ручками, оно обладало массажным эффектом, идеально поддерживало спину. Только непонятно, откуда взялось, он вроде бы не заказывал. Или заказывал? Последние недели частично стерлись из памяти.

Новое удобное кресло – это в любом случае хорошо.

Однако из плюсов это, пожалуй, единственный.

С самого утра Давид мучился внезапно свалившейся на него трезвостью. Левая рука побаливала в районе сгиба, слишком много капельниц ему вчера поставили. Галстук давил как удавка. Он то и дело поправлял его, ослаблял. В рубашке было то жарко, то холодно. Жизнь казалась бессмысленной.

Врач предупредил, что недомогание – это нормальная реакция организма после всего выпитого.

Впрочем, Давид был этому недомоганию даже рад. Что угодно лучше, чем бесконечно прокручивать в голове тот звездец, которым закончился его брак. Или вчерашнюю картину: Гаяне перед ним на коленях.

Бедная сестра! Сколько же она из-за него пережила, как волновалась… У Давида вчера аж глаза открылись на собственный эгоизм и инфантильность. Он в семье старший, тем более мужчина. Он должен быть сильным. Он, не Гаяне.

На столе перед Давидом стоял открытый ноутбук. Этим утром он успел проверить почту. Обалдел от количества писем. Неделями разгребать… Уже отправил сообщение помощнику, чтобы прислали его личного секретаря. Пусть она этим занимается.

Немного подрагивающими руками вставил сим-карту в новый телефон. Больше недели не проверял сообщения и звонки, ведь в бункере не было связи. Наверняка ему успел позвонить тысяча и один человек.

И действительно, как только включил аппарат, на него, как из рога изобилия, посыпались сообщения о звонках. Казалось, трубка раскалится докрасна от такого количества входящей информации.

Давид стал листать список сообщений. Большинство из них было с работы, звонили также журналюги. Все не терпелось получить от него горячее интервью, которое он никогда не даст.

Были и незнакомые номера.

Давид хотел все незнакомые удалить, чтобы не мельтешили. Однако в последний момент решил проверить, вдруг что-то важное. На пятом сообщении ему надоело. Стал проверять не все подряд, а выборочно, остальные удалял. А на десятом вдруг застопорился.

Лоб покрылся испариной, руки задрожали, во рту пересохло, как будто не выпил только что целый стакан воды.

Взгляд снова и снова бегал по короткому сообщению: «Это Яна».

Яна, мать ее так! С нового номера. Она посмела ему писать? Обалдела, что ли?

Он сжал кулак, шумно вздохнул, еле поборол желание разбить очередной телефон. Мысленно досчитал до десяти и удалил сообщение. Вот так просто – раз и нет.

Тут же пожалел… Стал искать, не было ли еще чего от этого абонента.

Обнаружил, что она пыталась ему звонить бессовестно много раз. Совсем потеряла понятие о субординации! Она могла позвонить ему раз, ну два, от силы три. Но никак не десять.