Жена на полставки

Стрелу подбросило вверх, перевернуло, ее смятый нос царапнул бок моего шипа. Второй сработавший амулет отшвырнул Кошу в сторону. А я, вцепившись в рукоять обеими руками, неверяще уставилась на то, как поднимаются из пролома прозрачные кляксы, мерцавшие, словно присыпанные золотой пылью. «Калфы!» — пронеслось в моей голове. Но тут шип снова тряхнуло, и я, сильно стукнувшись затылком, потеряла сознание.

В себя пришла под зарево вспыхнувшего совсем рядом огненного шара. Мой каменный конь болтался высоко над землей, а внизу, рядом с растерзанной стрелой развернулось настоящее сражение. Каждого гостя из разлома окружало несколько боевых механизмов. От обычных транспортных шипов они отличались меньшими размерами и отсутствием стеклянного купола. Четыре узких глазницы смотровых окошек навевали мысли о каком- то уродливом насекомом. Те же ассоциации вызывал и расположенный на носу небольшой хоботок, плюющийся огнем.

Работу охотников я видела впервые. Зрелище и пугало, и завораживало одновременно. Почти прозрачные, бесформенные фигуры калфов беспорядочно метались, уворачиваясь от сгустков голубого пламени. Неживого, холодного. С каждым новым попаданием они становились все меньше и все материальнее. Словно полотнище тончайшего кружева, складываясь, превращалось в плотный рулон, напоминавший силуэт человеческой фигуры.

Шипы охотников из первых рядов отлетели в сторону, уступая место еще не исчерпавшим силы. Грэгори рассказывал, что специальный механизм, преобразовывая в огонь внутренний резерв мага, буквально за несколько залпов опустошает его. Калфам тоже приходилось не сладко — один за другим они тонкими «свертками» золотой ткани падали в пролом.

От вспышек рябило в глазах. Я зажмурилась и потерла виски, пытаясь прогнать дурноту.

— Цела? — вдруг рявкнул кто- то в самое ухо. Я в ужасе уставилась на появившуюся в проеме распахнутой дверцы сотканную из светящихся нитей физиономию и заорала прежде, чем до измученного страшными картинками мозга дошло, что это всего лишь один из магов. Ледяные руки обхватили мое лицо, и я снова уплыла в беспамятство.

* * *

На дне ущелья было сыро и холодно. Очень холодно. Как будто все вокруг было выточено из черного льда. Присыпанные золотом бесформенные калфы кружили надо мной, словно призраки, перебрасывая друг другу комки грязи. В какой- то момент я поняла, что в их полупрозрачных «руках» не земля, не мусор и не тряпки, а безвольные тела пассажиров стрелы. Некоторых из них я видела по пути в Тонию, другие были незнакомы, но все без исключения лица были мертвенно бледны, а глаза — закрыты.

Калфы постепенно уменьшались, как под воздействием огня охотников, и приобретали почти человеческие очертания. Их хрупкие, похожие на золотые статуи фигуры, обвив тонкими руками свои игрушки, заметались в какой- то причудливой пляске. Мне даже стало казаться, что это не проклятые духи разлома, а сказочные фэйри, о которых я не раз читала. Такие же изящные, невесомые, волшебные. Способные затанцевать человека до смерти.

Словно в подтверждение этой мысли калфы вдруг разом застыли в каком- то особо сложном па и… один за другим стали отрывать своим «партнерам» головы. Я застыла в ужасе, не в силах отвести взгляда от жуткого зрелища. Холод, который я почти перестала ощущать, окатил новой волной. Прямо надо мной возникло смазанное, словно оплавленное лицо духа. Ни носа, ни рта, ни глаз у него не было — только надбровные дуги и скулы выступали на яйцеобразной голове. Я попыталась отползти, но поняла, что совершенно не чувствую своего тела. И тут золотая маска треснула, на ней распахнулись два огромных светло- желтых глаза и вспыхнули нестерпимо ярким светом. Я заорала и… проснулась.

Солнечный луч, коварно преодолев стекло купола, путешествовал прямо по моему лицу. Я зажмурилась, потом прикрыла глаза рукой и попыталась из- под нее осмотреться. Никакого ущелья и калфов — я по- прежнему находилась в салоне Коши. Вот только… сам он почему- то оказался снова в Тонии, буквально в десяти шагах от Тораты.

Черный лед моего кошмара исчез, но холод остался. Меня знобило, окоченевших ног я почти не чувствовала, а запястье, видимое между перчаткой и слегка задравшимся рукавом, почти сливалось по цвету с синью эсты. Болела голова. Да что там — болело все, словно по мне раз пять туда- сюда проволокли стрелу, груженую булыжниками.

Я не помнила, как оказалась опять в чужом городе, не помнила, произошедшего со мной после прикосновения того мага. Но хуже всего было то, что в безоблачном небе уже довольно высоко висело солнце — я впервые не ночевала дома.