Жена на полставки

Было жарко, тесно, неудобно… плечо затекло и онемело, ноги придавило и что-то мешало повернуть голову. Открыв глаза, я уставилась на подушку, расшитую мелкими голубыми цветочками, и попыталась перевернуться. Это элементарное действие оказалось неожиданно сложным. С ног до головы, оставив на свободе лишь лицо и поднятую правую руку, меня тугим рулоном обвивало одеяло. Извиваясь, как гусеница, я с трудом приподнялась и окинула взглядом спальню. Чуть приоткрытые шторы пропускали скупую порцию солнечных лучей. На прикроватной тумбе возвышался графин с прозрачной зеленой жидкостью и бокал, возле которого ютился свернутый треугольничком лист бумаги с размашистой надписью «Эль», а на самой кровати, помимо свертка из меня и одеяла, громоздились подушки и покрывала — словно я не на постели лежала, а на складе товаров для спальни.

Память возвращалась так же неохотно и медленно, как разматывался спеленавший меня кокон. Выпростала левую руку — вспомнила, как в комнату мужа направилась. По пояс из свертка выбралась — его светящаяся от хищной крови фигура в голове всплыла. Ноги из плена вызволила — осознанием собственной глупости осенило. Не подумать, что организм вряд ли полностью восстановился после перенесенного накануне испытания, было действительно глупо.

Я спихнула на пол лишние предметы, села, прислонившись спиной к изголовью, и потерла пальцами виски. По всему выходило, что, попытавшись помочь Грэгори, я потеряла сознание, после чего он перенес меня в мою спальню и зачем-то завернул во все попавшиеся под руку тряпки. На миг стало обидно, что даже в такой ситуации он не захотел поделиться своей территорией. Но это абсурдное чувство тут же сменилось горячей благодарностью — мысль проснуться в одной постели с супругом вызвала откровенную панику. Тем более в таком неприглядном виде. Я пощупала сбившиеся в птичье гнездо волосы и брезгливо поморщилась.

Вслед за размышлениями о помятом после ночных похождений лице накатила волна испуга — я вскочила и заозиралась по сторонам, но ничего, что могло бы показаться мужу подозрительным, не увидела. Взгляд зацепился за записку, я машинально протянула к ней руку, но скользнувший по коже ключик заставил резко передумать. Почерк на бумажном треугольнике принадлежал Брэмвейлу, но рисковать приобрести еще какое-нибудь сомнительное украшение я была не готова.

От сомнений и борьбы между любопытством и страхом меня избавила бесцеремонно ввалившаяся в спальню кайра.

— Обед уже, а она все валяется! — не затруднив себя приветствием, пробурчала она, водружая на столик у окна поднос.

— Хайда, откуда записка? — спросила я, указав рукой на тумбу.

— Хозяин оставил, — пожала плечами она.

Уточнив, видела ли она это своими глазами, и получив положительный ответ, я выпроводила кайру на кухню за чем-нибудь посущественнее булочек и развернула послание:

«С добрым утром, хрупкая моя!

В следующий раз слушай, что тебе говорят. Пей ирис[45] (цвет у него странный, зато вкус довольно приятный) и постарайся не вставать. Дождись меня к ужину — надо поговорить.

И спасибо!

Г. Б.»

Только-только прочитанные слова вдруг вспорхнули с листа, рассыпались облачком черной пыли, тут же переплавившимся в объемную полупрозрачную руку. Призрачная конечность согнула четыре пальца, погрозила мне указательным, им же беззвучно постучала по граненой пробке графина и растаяла.

То, что Грэгори не поленился создать иллюзию, а они давались ему не так уж легко, говорило, что зеленое нечто действительно лучше выпить. Зелье оказалось кисловатым и приятно холодило горло. После пары бокалов, ощутив значительный прилив сил, я сообразила, что до вечера мужа не будет дома, и уже привычно заглянула в его комнату. Однако ни найти улетевший ночью куда-то в сторону шкафа кусок фасвара, ни еще раз открыть тайник мне не удалось. Да и времени не оставалось — в Латии у меня была назначена встреча.

Девушка, сидевшая напротив меня на поваленном дереве, мало напоминала то облако оборок, что порхало вчера вокруг Коллейна. В брюках, мужского покроя блузке и с затянутыми в косу кудряшками она выглядела гораздо старше. А может, виной тому было серьезное, сосредоточенное выражение лица или тяжелый взгляд. Соэру легко можно было счесть моей ровесницей. А кузен, хоть и родился за два года до меня, рядом с любимой так счастливо улыбался, что казался совсем мальчишкой.

— Кардайл сказал, вы хотели поговорить, лэй Брэмвейл? — первой нарушила неловкое молчание лэй Жозир.

— Эри, что за официоз? — тут же возмутился перебиравший пальчики возлюбленной Дайл. — Кто так с родственниками разговаривает?

— С гипотетическими? Любой наделенный хоть толикой благоразумия! — отозвалась Соэра, высвободив кисть и шлепнув кузена по руке.

— С будущими! В самом ближайшем будущем! — уверенно поправил он и обвил талию Соэры рукой.

Та покраснела, но отбиваться не стала.