Это было больше похоже на конвульсии перед смертью. Правда, мне и от них досталось с лихвой. Апофеозом безумия стал нанесенный мне удар ножом от незнакомца в темном переулке и послание "выйти из игры". Просто банальщина! Каким-то чудом я успел увернуться — и нож прошел по касательной, не задев жизненно важных органов. Уже находясь у врача, мысленно похвалил себя за то, что вовремя спрятал отца и дьяволенка за границей. Одному легче бултыхаться во всей этой грязи.
С тех пор, после "нападения", в перерывах между слушаниями мне приходилось отсиживаться у папы и Виолы в Германии. А в России Ключевой нанял для меня телохранителя, хотя я и был категорически против. Честно говоря, не уставал удивляться поступкам Валерия, однако не очень верил в его "доброту душевную".
В какой-то момент осознал, что с меня хватит загадок — и решился на откровенный разговор. Мы встретились в захудалом кафе на окраине города. Сказать, что Ключевой был удивлен моему приглашению, — ничего не сказать.
Перекинулись парой завуалированных фраз касательно дела, потом я опять выслушал его упреки по поводу моего "обезбашенного" поступка с прессой — и, наконец, решился задать главный вопрос:
— Валерий, почему вы помогаете мне, — подался ближе, положив руки на стол и сцепив в замок. — Вы сказали, ради мамы, но…
— Я понял, — он поднял ладонь вверх, прерывая меня. — Не продолжай, пока не наговорил глупостей. Мы были знакомы с Александрой задолго до того, как она встретила твоего отца. Не беспокойся, у нас с ней ничего не было, как бы я этого ни хотел. Просто я — герой не ее романа, к сожалению. Александра выбрала Анатолия, и я уважаю ее решение. Тем не менее, это не помешало мне любить ее. И я помогаю тебе сейчас, потому что она бы этого хотела… — Ключевой вздохнул, а я удивленно приподнял бровь. — Надеюсь, я дал тебе исчерпывающий ответ.
— Как можно всю жизнь любить женщину, которая принадлежит другому? — ошеломленно произнес я.
— Полюбишь — поймешь, — горько усмехнулся Валерий, поднимаясь со стула и тем самым показывая, что разговор окончен.
А я так и остался сидеть за столом, озадаченный словами Ключевого.
В августе должно было все решиться, буквально со дня на день. Емельяненко окончательно ушел в тень, не забыв якобы "обанкротить" и опечатать клуб "77", а вместе с ним и казино. Но если учесть, что у него их целая сеть, то невелика потеря. Кобылина он подставил под удар, отдав в полное распоряжение правосудия. А мне через людей Ключевого передал пламенный привет и обещание следить за мной, чтобы я "не выкинул еще чего-нибудь" против "его величества". Я лишь усмехнулся: мне, по большому счету, плевать на его грязные дела, я только хотел вернуть свое.
По сложившейся системе, я опять отправился в Германию, дожидаясь, пока следствие вынесет решение по Кобылину — в положительном результате я ни капли не сомневался.
Отец и Виола жили у ее сестры в Нюрнберге, в двухэтажном особняке. Уверен, что родственники мачехи испытывали некоторые неудобства в связи с этим вынужденным соседством, однако ни разу не попрекнули нас, за что я был им безмерно благодарен.
А сейчас сестра и вовсе уехала с мужем в отпуск, оставив дом в нашем полном распоряжении. Я толкнул плечом массивную деревянную дверь и неспеша вошел в просторный холл. Преодолев арку, направился в комнату отца. Он полулежал на кожаном диване и листал какую-то немецкую газету.
— Язык учишь или просто картинки смотришь? — выдал я издевку вместо приветствия и рассмеялся.
Губы папы тронула добрая улыбка. Он осторожно встал и подошел ко мне, чтобы обнять. Да, чувство вины творило с ним чудеса.
— Привет, сынок, как там дела? — не церемонясь, спросил о главном.
— Неплохо, — неопределенно начал я, сохраняя интригу, но быстро сдался. — Кобылин под следствием. Думаю, скоро его закроют, а нам вернут имущество.
— Отличная новость, — вымученно улыбнулся отец и пролепетал шепотом. — Прости меня, сынок.
Он просил прощения каждую нашу встречу, и мне это порядком надоело.
— Если еще раз скажешь это, и я сдам тебя в дом престарелых, — усмехнулся я и похлопал отца по плечу, а потом добавил серьезно. — Твой поступок чуть не разрушил всю нашу жизнь, и я надеюсь, что ты никогда больше не повторишь ничего подобного…
Анатолий кивнул и хотел сказать что-то еще, как в комнату нерешительно вплыла Виола, замерев на пороге. После того случая с поцелуем мы с ней не общались. Я воспринимал ее исключительно как сиделку для папы и целенаправленно избегал ее общества, да и она не обременяла меня своим долгим присутствием. Однако сейчас Виола была настроена решительно, устремив на меня свои голубые глаза и легко кивнув головой, приглашая на разговор.
— Чего ты хотела? — хмуро спросил я, когда мы оказались вдвоем в кабинете.
— Я хотела извиниться, — начала Виола.
— Извинения не приняты, — холодно отрезал я и собрался уходить.
— Подожди, пожалуйста! — коснулась мачеха моего предплечья, и я тут же отскочил от нее, как от прокаженной. — Мне было так тяжело, я отчаялась, и…