Жена наверху

– То, что случилось, ужасно, – пытаюсь перефразировать я. Эдди кивает, но тут же тянется ко мне; его пальцы обхватывают мой локоть, и я опускаю взгляд на точку нашего соприкосновения, на его руку на своей коже.

– Ужасно, – эхом отзывается он, – но вам не жаль, ведь раз ее здесь нет, то можете быть вы. Со мной.

Мне хочется возразить, потому что Эдди думает обо мне ужасные вещи. Потому что ужасно быть такой. Но он прав – я рада, что Беа Рочестер в тот вечер села в лодку с Бланш Ингрэм. Я рада, потому что в итоге Эдди остался один.

Свободен.

Мне следовало бы устыдиться того, что он видит во мне такое, но я лишь испытываю головокружение.

– Я не с вами, – возражаю я, и это правда. Мы можем стоять здесь, рука об руку, но мы не вместе. Меня от Эдди Рочестера по-прежнему отделяет гребаная пропасть.

Но он дарит мне свою ленивую улыбку лишь одним уголком рта, и она делает его моложе и обаятельнее.

– Поужинайте со мной сегодня, – говорит он.

Мне нравится, что это звучит не как вопрос.

– Да, – будто со стороны слышу я свой голос, и все складывается очень просто.

Не сложнее, чем войти в дверь.

– 7 —

Я не позволила ему заехать за мной – было бы безумием допустить, чтобы Эдди увидел, где я на самом деле живу. От одной лишь мысли о том, что он столкнется с Джоном, меня бросает в дрожь. Нет, я хочу существовать только в мире Эдди, словно явилась из ниоткуда, непостижимая и полностью сформировавшаяся личность. В общем-то это действительно так.

Итак, мы с Эдди встречаемся в Английском селении, той части Маунтин-Брук, где я еще не бывала, но слышала о ней от Эмили. В Маунтин-Брук много «селений»: селение Кахаба, селение Овертон и сам Маунтин-Брук. Мне всегда казалось глупым использовать слово «селение»

для обозначения разных частей одного и того же населенного пункта – просто используйте слово «район», вы, пафосные придурки, мы же не живем в английской глуши, – но кому интересно, что я думаю?

Я паркуюсь подальше от французского бистро, где у Эдди заказан столик, молясь, чтобы после ужина он не предложил проводить меня до машины, и встречаю его под навесом в черно-золотую полоску у входа в заведение. На Эдди угольно-черные брюки и белая рубашка – прекрасное дополнение к моему темному платью цвета баклажана. Его теплая рука лежит у меня на пояснице, пока метрдотель провожает нас к столику.

Приглушенный свет, белые скатерти, бутылка вина. Больше всего мне бросается в глаза именно то, как небрежно Эдди заказывает целую бутылку, пока я изучаю в меню стоимость бокала, ломая голову над тем, что выбрать, чтобы звучало изысканно, но не оказалось слишком дорого. Выбранная им бутылка стоит больше ста долларов; я краснею, когда думаю о том, что Эдди считает меня достойной таких трат. После такого, решительно отложив меню в сторону, я с радостью позволяю ему сделать заказ за меня.

– А если я выберу то, что тебе не понравится? – спрашивает он, а сам улыбается.

Кожа Эдди уже не кажется такой бледной, как в день нашего знакомства. Его голубые глаза больше не выглядят покрасневшими, и я задаюсь вопросом, не стала ли сама причиной его счастья. Это пьянящая мысль, еще более пьянящая, чем вино.

– Мне все нравится, – отвечаю я.

Я ни на что не намекаю, но так уж выходит, и, увидев, как темнеет ямочка на щеке Эдди, я задумываюсь, что же еще такого сказать, чтобы он продолжал так смотреть на меня. Его взгляд опускается ниже. Сначала мне кажется, что Эдди смотрит на низкий вырез моего платья, но затем он произносит:

– Какое у тебя ожерелье.

Твою ж мать.

Глупо было его надевать. Я очень редко совершаю безрассудные поступки, но, оглядываясь в зеркало перед выходом, показалась себе такой невзрачной без украшений. Цепочка, позаимствованная у миссис Макларен, не представляла собой ничего особенного – ни бриллиантов, ни драгоценных камней, лишь простая серебряная цепочка с маленьким кулоном из серебра и золота. Теперь я вдруг понимаю, что кулон выполнен в виде пчелы, и мой желудок сжимается, а пальцы комкают салфетку.

– Дружеский подарок, – поясняю я, стараясь выглядеть непринужденно, но сама невольно прикасаюсь к кулону, ощущая его тепло на своей груди.

– Красиво, – говорит Эдди и отводит взгляд. – Компания моей покойной жены производит нечто подобное, так что…

Запнувшись, Эдди начинает барабанить пальцами по столу.

– Сочувствую, – с сожалением говорю я. – Я… Я слышала про «Сазерн-Мэнорс», и это…

– Давай не будем об этом. О ней.

Эдди вскидывает голову, застывшая на губах улыбка выглядит натянутой, и мне хочется потянуться через стол и взять его за руки, но мы еще не настолько близки, не так ли? Я хочу расспросить его обо всем, что касается Беа, и одновременно забыть о том, что она была на свете.

Хочу. Хочу.

Официант подходит к столику с бутылкой дорогого вина, и я улыбаюсь Эдди.

– Тогда давай поговорим о тебе.

Вскинув брови, Эдди откидывается на спинку сиденья.

– Что ты хочешь знать? – спрашивает он.