Жена наверху

– Вы с Эдди выпили «Мутон-Ротшильд» две тысячи девятого года? – спрашивает она, оглянувшись через плечо, а я просто стою, опустив руки вдоль тела, кисть все еще разрывает боль.

Я чувствую себя той, кто я есть, – самозванкой. Поражает, насколько Беа… спокойна. Как она держит себя в руках. У меня такое чувство, будто весь мир перевернулся с ног на голову, а она выбирает вино.

Но Беа лишь качает головой, пробегая пальцами по бутылкам.

– Вино две тысячи седьмого года еще осталось. Сойдет.

Она достает бутылку из футляра, вынимает два бокала из держателя, прикрепленного под стойкой, ее движения плавные и уверенные. Впервые я осознаю, что это действительно ее дом. Он никогда не стал бы моим и уж точно не принадлежал Эдди.

Остановившись между кухней и столовой, она снова бросает на меня взгляд.

– Захвати штопор, ладно?

По крайней мере, это в моих силах; я открываю один из ящиков на кухне, вытаскиваю штопор, а затем следую за Беа в столовую.

Она открывает вино, наливает нам по бокалу, затем жестом приглашает меня сесть. Беа заняла свое место во главе стола, и на мгновение я задаюсь вопросом, следует ли мне сесть на другом конце, чтобы мы с ней оказались лицом к лицу, как средневековые королевы. В итоге я присаживаюсь по левую руку от Беа, не на ближайший к ней стул, а через один, оставив между нами некоторое пространство, но не на всю бесконечную длину дубового стола.

На этом же самом месте Беа сидела несколько лет назад, позируя для интервью в «Southern Living», только теперь на ней мятая шелковая пижама, а ногти давно не знали маникюра. Но даже несмотря на то, что она выглядит чертовски плохо – бледная, с отросшими волосами, кончики заметно секутся, с темными кругами под глазами, – я вижу в ней ту Беа Рочестер, которую так долго пыталась себе представить, женщину, построившую империю из ситца и чаш в форме фруктов, создавшую бренд по образцу определенного стиля жизни, которого не видела в детстве, но к которому все равно упорно стремилась.

Одна из таких чаш и сейчас стоит на столе, наполненная лимонами, и Беа придвигает ее к себе, хватает лимон и задумчиво катает его в руках. Я беру свой бокал, делаю большой глоток и ощущаю на языке богатый вкус каберне.

Наконец Беа кладет лимон обратно в чашу и смотрит на меня.

– Итак, Джейн.

– Итак, Беа, – отвечаю я тем же тоном.

Она улыбается мне. Вообще-то это скорее ухмылка с приподнятым уголком рта, и я понимаю, что раньше уже видела такое выражение на лице Эдди. Она переняла у него это или наоборот?

– Что нам теперь делать? – разводит Беа руками.

Мне нравится это слово «нам». И мне нравится, как Беа смотрит на меня, будто видит именно меня, а не Джейн-Помощника-По-Выгулу-Собак, не грустную девушку, которую мудак-муж Беа чуть обманом не заставил выйти за него замуж. Настоящую меня.

Подняв бутылку, я доливаю вино в свой бокал. Бокал Беа все еще полон, поэтому я со стуком ставлю бутылку обратно на стол. Снаружи бушует гроза, дождь стучит по стеклу, каждые несколько минут дом сотрясается от раската грома. Возможно, время от времени сверху доносится глухой стук, но я не могу сказать наверняка.

Я думаю об Эдди, растянувшемся на полу в убежище, и ожидаю, что почувствую вину, или сожаление, или… что-то еще, но не испытываю ничего, кроме тошнотворного облегчения. Я была права. Все мои подозрения, дурные предчувствия – интуиция меня не подводила. Мои инстинкты были острыми, как всегда. И теперь Беа спасена.

– Нам нужно позвонить в полицию, – повторяю я. – Все рассказать, все-все.

Беа кивает, обдумывая мои слова.

– Все рассказать. А что именно ты собираешься рассказывать?

Несмотря на то, что в последние несколько часов у меня голова идет кругом после разговора с Триппом, после обнаружения дневника, за минувшие годы я научилась соображать на ходу и преодолевать шок как можно быстрее. Это необходимый навык выживания.

Теперь это сослужило мне хорошую службу.

– Полагаю, Бланш действительно мертва, – отвечаю я Беа. – Но, вероятно, это не был несчастный случай, как все думают.

– У них был роман, – произносит Беа мягким голосом, но на ее челюсти перекатывается желвак, и она на мгновение стискивает зубы, прежде чем продолжить. – Эдди, конечно, думал, что я никогда не узнаю об этом, но я знала все почти с самого начала. Он не такой умный, каким себя считает.

Я вспоминаю его рассказы о «скрипящем из-за погоды доме» и «енотах на чердаке» и с фырканьем поднимаю бокал. Понемногу я начинаю ощущать твердую землю под ногами.

– Но потом, думаю, Бланш замучили угрызения совести. Мы дружили с детства, и, возможно, верность значила для нее больше, чем она думала. Или, черт возьми, возможно, она просто хотела ткнуть меня в это лицом. Так или иначе, я понимала, что Бланш пригласила меня на озеро в те выходные, чтобы обо всем рассказать.

Беа элегантно делает глоток вина.

– И я думаю, что Эдди тоже это понял. И он был готов скорее убить Бланш, чем позволить мне услышать правду.

Вот только это Беа пригласила Бланш, это был ее дом у озера. Я слегка хмурюсь, но ничего не говорю, и Беа продолжает: