Жена путешественника во времени

– Премедикация. Мои родители в ярости. Они хотят заставить меня отдать ребенка на усыновление.

– Разве им не нравится Марк?

– Они никогда его не видели, дело не в этом, они просто боятся, что я брошу медицинскую школу и ничего из меня не получится.

Парадная дверь открывается, возвращаются лыжники. Волна холодного воздуха пролетает через всю гостиную и накрывает нас. Это здорово, и я понимаю, что зажарился у огня не хуже индейки Нелли.

– Когда ужин? – спрашиваю я Шерон.

– В семь, но вчера мы сначала здесь сидели. Марк только что сказал маме и папе, и они почему-то не бросились мне на шею от счастья. В смысле, они милые, знаешь, но как люди одновременно могут быть милыми и мерзкими, а? В смысле, можно подумать, что я забеременела сама по себе, и Марк тут абсолютно ни при чем…

Я рад, когда входит Клэр. На ней смешная островерхая зеленая шапка с большой кисточкой, свисающей с макушки, ужасный желтый лыжный свитер и синие джинсы. Она раскраснелась от холода и улыбается. Волосы влажные. Когда она взволнованно идет по огромному персидскому ковру, я понимаю, что она принадлежит этому миру, что она не аномальна, она просто выбрала другую жизнь, и я рад этому. Я встаю, она кидается мне на шею, потом быстро поворачивается к Шерон и восклицает:

– Я только что узнала! Поздравляю!

И Клэр обнимает Шерон, которая через ее плечо смотрит на меня, напуганная, но улыбающаяся. Позже Шерон говорит мне:

– Думаю, тебе досталась единственная милая из них.

Я качаю головой, но думаю, что понимаю, о чем она.

КЛЭР: Еще целый час до ужина, и никто не заметит, что мы ушли.

– Пойдем, – говорю я Генри. – Пойдем на улицу.

– Это обязательно? – стонет он в ответ.

– Я хочу тебе кое-что показать.

Мы надеваем куртки, шапки, перчатки, обуваемся и пробегаем через дом, через заднюю дверь. Небо чистое, ультрамариновое, снег на лугу кажется чуть светлее, и эти две синевы встречаются у черной линии деревьев, там, где начинается лес. Слишком рано для звезд, но по небу летит самолет, мигая огоньком. Я представляю себе наш дом как крошечного светлячка, который с самолета кажется звездой.

– Сюда.

Тропинка к поляне укрыта шестью дюймами снега. Я думаю обо всех случаях, когда я заметала следы босых ног, чтобы никто не увидел, как они ведут к дому. Сейчас я вижу следы оленя и большой собаки.

Стебли мертвых растений под снегом, ветер, хруст наших шагов. Поляна – как гладкая чаша голубого снега; камень – остров с грибным верхом.

– Вот здесь.

Генри стоит, держа руки в карманах куртки. Он осматривается, приглядывается.

– Значит, здесь, – говорит он.

Я ищу на его лице следы узнавания. Ничего.

– У тебя когда-нибудь бывает déjà vu[53]? — спрашиваю я его.

– Вся моя жизнь – сплошное déjà vu, — вздыхает он.

Мы разворачиваемся и по собственным следам возвращаемся в дом.

ПОЗДНЕЕ

Я предупредила Генри, чтобы он переоделся на рождественский ужин, поэтому, встретив его в холле, вижу на нем великолепный черный костюм, белую рубашку, красно-коричневый галстук и перламутровую булавку для галстука.

– Боже, – говорю я. – Ты начистил ботинки!

– Да, – признает он. – Трогательно, правда?

– Выглядишь великолепно, милый молодой человек.

– Хотя на самом деле я развязный молодящийся библиотекарь. Родители, будьте осторожны.

– Они тебя полюбят.

– Я люблю тебя. Иди сюда.

Мы с Генри встаем перед большим зеркалом на верху лестницы, разглядывая себя. На мне светло-зеленое шелковое платье без бретелек, которое принадлежало моей бабушке. У меня есть фотография, где она стоит в нем на новогоднем балу в 1941 году. Она улыбается. Губы накрашены темной помадой, в руке сигарета. Мужчина на фотографии – ее брат Тедди, который через шесть месяцев погибнет во Франции. Он тоже улыбается. Генри кладет руки мне на талию и делает удивленное выражение лица, обнаружив корсет под шелком. Я рассказываю ему про бабушку.

– Она была меньше, чем я. Когда сажусь, здорово врезается; концы стальных прутьев просто впиваются в бедра.

Генри целует меня, но вдруг кто-то кашляет, и мы отпрыгиваем в разные стороны. Марк и Шерон стоят у двери комнаты Марка. Мама и папа неохотно признали факт, что глупо селить их в разных комнатах.

– Пожалуйста, ничего такого не надо, – говорит Марк своим раздражающим учительским тоном. – Разве вы ничему не научились из болезненного опыта старших мальчиков и девочек?

– Да,– отвечает Генри.– Всегда готов.

Он с улыбкой хлопает себя по карману брюк (на самом деле там ничего нет), и мы спускаемся по лестнице под хихиканье Шерон.