Жена с хвостом

— Фэйри вредят людям. Причем, делают это нарочно. Они обманывают, воруют детей из колыбели, воруют еду, которые крестьяне зарабатывают тяжким трудом. Они сводят с ума юношей. Обманывают и соблазняют девушек. Фэйри играют с людьми, словно с игрушками. Им ничего не стоит обмануть доверчивого человека. И лишить его последнего. Дома, еды, урожая, сердца и жизни, — произнес спокойный и ровный голос за спиной.

— Но, разве все фэйри такие? — спросила я, а мои плечи сжали.

— Увы, да, — усмехнулся муж. — Все без исключения. Эти милые «детки», которых вы сегодня выпустили, погубили весь урожай. И теперь крестьяне будут голодать.

— Вы это решили со слов крестьян? — спросила я, глядя на лес. Теперь он не казался мне чужим и страшным.

— Не только, — произнес муж. — Мы собрали доказательства магического вмешательства.

— Но, быть может, люди сами виноваты? — спросила я, глядя на руку, которая лежала у меня на плече. — Может, они первыми обидели фэйри.

— Знаете, однажды в детстве, я так же как и вы, пожалел одну фэйри. Так рассказывал мне мой отец, — произнес муж, а мои плечи сжали. — Я был совсем ребенком. Фэйри находилась в подземельях нашего поместья, как особо опасная. Ее нельзя было держать в подземельях инквизиции из–за ее дара. И сжечь ее было нельзя.

— Это почему? — спросила я полушепотом.

— Она могла показать путь во столицу лесных фэйри, — ответил муж, а в голосе его прозвенел металл. — Я был глуп и поддался ее чарам. Она околдовала меня, и я ее выпустил. Я поверил ее обещаниям, а вместо этого она сожгла мой дом, едва не убила меня и отца. А в страшном пожаре погибло очень много слуг. Вот такая вот благодарность от фэйри за чудесное спасение.

— Не может быть, — прошептала я, представляя маленького мальчика, который доверился фэйри. — Какая ужасная фэйри!

— К счастью, я помню это со слов отца. Он сказал, что я был в таком ужасе, что пришлось дать мне зелье забвения, — послышался голос мужа. — Но после того, как отец рассказал мне о ней, я пообещал себе, что однажды найду ее. Найду, чтобы убить. И на мое милосердие эта хульдра может не рассчитывать.

— Хульдра? — спросила я, чувствуя, как под юбкой дернулся хвост.

— Да, хульдр почти не осталось. И это хорошо. Из всех фэйри они самые опасные. Как только видишь хвостатую фэйри нужно убивать сразу. Не раздумывая, — голосом, полным ярости произнес муж, а его рука скользнула по моему плечу.

Глава восемнадцатая

Меня отпустили, а я опустила голову, краем взгляда отслеживая, как муж направляется к карете.

Быстрым шагом, я бросилась в сторону дома и влетела в него, словно пущенная стрела. Сердце все еще билось!

— Нужно будет поговорить с королем, — прошептала я, осторожно отодвигая занавеску. Карета отъезжала от дома, а я облокотилась на подоконник. Нельзя допустить свадьбу!

— Я видел твое бледное лицо, но не вижу инквизитора, целующего твой след, — заметил Вольпен. — Насколько я знаю, он должен был влюбиться в тебя до безумия и нежно тереться щетиной о нашу дверь. Не слышу скрежета щетины.

— Не говори глупостей, — отмахнулась я, устало бредя в комнату. Гномы где–то горланили песни, а я упала на кровать лицом в подушку.

— У нее глаза, — задушевно пели гномы нестройным хором. — Два брильянта в полкарата… Борода ее… Я схожу с ума, ребята. У нее усы, всех сокровищ мира стоят…

Я перевернулась на бок и накрылась покрывалом, из которого выпал платочек. Я просто отбросила его в сторону.

— Шумела мышь, и кирки гнулись, — затянули гномы песню. — И штольня темная была. Одна возлюбленная пара на счастье бороды сплела…

Я перевернулась на другой бок, накрываясь одеялом с головой.

— … принесла в подоле, а отец взял топор и ей по бороде хрясь! Сказал, что опозорила она его! — донеслось до меня икание.

Но веки тяжелели, а я медленно засыпала.

— … позор какой. Мать мне говорила. Если у девки борода расплетена, значит, гулящая она!

На этом я и уснула. Проснулась я от стука. Сначала я перепугалась и подскочила, но потом поняла. Стучали не в дверь, а где–то сверху и … сбоку… И снизу, и … везде?

Как говорила тетя, если рядом стучат, то нужно громко спросить:

— Туктушка, туктушка, как ты думаешь, сколько тебе жить осталось?

Дядя всегда смеялся, вспоминая, как они жили на съемных комнатах в столице.

Осторожно нашарив стоптанную туфельку, я пригладила волосы и осторожно направилась в коридор. Стоило мне выйти, как я ахнула. Коридор выглядел, как новенький. Я протерла глаза, будучи уверенной, что это сон. Не было дыр в стенах, сломанных рам, подсвечников. Только пыльная дорожка напоминала о том, что дом все–таки старинный и не новый.

— Тук–тук! — послышалось сверху, а я посмотрела на потолок. Не было ни трещин, ни паутины.

— А что они делают? — спросила я, выходя в холл. Старый стол, который валялся на боку в углу стоял как новенький. Холл выглядел намного лучше, чем у дяди и тети в их старинном поместье.

И тут я увидела красный колпачок и огромный молоток, который чинил пол. Молоток в маленьких руках прыгал так ловко, что я даже изумилась.