Жена смотрителя зоопарка

Гром никогда прежде ее не пугал, писала Антонина. «В конце концов, это всего лишь звук, заполняющий вакуум, созданный ударами молний», но вот артиллерия лупила без передышки, а влага в воздухе не сгущалась, дождь не капал, и этот сухой гром действовал ей на нервы. Как-то днем пушки неожиданно затихли, и в этой редчайшей тишине все женщины в доме прилегли отдохнуть, наслаждаясь спокойствием. Мать Яна, Нуня и Эва разошлись по комнатам, а Антонина снесла Терезу вниз, где были распахнуты все окна и двери по случаю жаркого дня. Вдруг скрипнула дверь кухни, и в комнату вошел немецкий офицер. Он на мгновение остановился, заметив ее с ребенком, а когда подошел ближе, Антонина почувствовала исходивший от него запах алкоголя. Подозрительно заглянув во все углы, он прошел в кабинет Яна.

– О! Фортепьяно, ноты! Вы играете? – спросил он взволнованно.

– Немного, – ответила она.

Полистав ноты Баха, он задумался и принялся насвистывать фугу, идеально чисто. Она предположила, что он, возможно, профессиональный музыкант.

– Кажется, у вас идеальный музыкальный слух, – сказала она.

Когда он попросил ее сыграть, она села за фортепьяно, хотя все это казалось несколько странным. Ее подмывало схватить Терезу и бежать, но она побоялась, что тогда он застрелит ее, и вместо этого она начала играть «Серенаду», романтическую песню Шуберта, надеясь, что эта любимая немцами композиция успокоит его, навеяв сентиментальные воспоминания.

– Нет, только не это! Не это! – закричал он. – Зачем вы играете это?!

Антонина отдернула пальцы от клавиш. Выбор явно неудачный, но почему? Она столько раз слышала и играла немецкую серенаду! Он направился к книжному шкафу, чтобы выбрать ноты, а она прочла стихи «Серенады»:

Песнь моя летит с мольбою тихо в час ночной,В рощу легкою стопою ты приди, друг мой!

При луне шумят уныло листья в поздний час,И никто, о друг мой милый, не услышит нас.Слышишь, в роще зазвучали песни соловья?Звуки их полны печали, молят за меня.В них понятно все томленье, вся тоска любви.

И наводят умиленье на душу они.Дай же доступ их призванью ты душе своейИ на тайное свиданье ты приди скорей![93]

Такое заденет любого, у кого разбито сердце, подумала Антонина. Вдруг лицо немца засияло, когда он открыл подборку национальных гимнов, он принялся листать страницы, с азартом выискивая что-то, и наконец нашел.

Поставив раскрытые ноты на фортепьяно, он сказал:

– Сыграйте, пожалуйся, вот это.

Когда она заиграла, немецкий офицер громко запел, выговаривая английские слова с сильным акцентом, и у нее мелькнула мысль, что подумают солдаты из Пражского парка, пока он выводит «Звездно-полосатый флаг»? Время от времени она поглядывала на его лицо с полузакрытыми глазами. После того как она завершила гимн бравурными аккордами, он отдал ей честь и тихо вышел из дома.

Кто был этот офицер, столь искушенный в музыке, гадала она, и что значил для него американский гимн? «Может быть, это был какой-то розыгрыш, который они устроили с другим офицером, оставшимся снаружи? – рассуждала она. – Наверняка кто-нибудь придет и будет допрашивать меня, к чему эта музыка? И теперь я буду переживать из-за того, что дразнила СС». Позже она решила, что немец, вероятно, хотел ее напугать, и, если так, ему удалось, потому что мелодия застряла в голове и вертелась до тех пор, пока ночь не прорезал рев канонады.

В то время как немцы усиливали свои атаки на Старый город, Антонина продолжала надеяться, что армия подполья победит, хотя уже было известно, что Гитлер приказал стереть город с лица земли. Скоро она узнала, что Париж освобожден дивизией «Свободная Франция», а также силами США и Великобритании, вслед за этим пал Аахен, первый немецкий город, на который было сброшено десять тысяч тонн бомб.

Вестей ни от Яна, ни о Яне не было, он оставался в Старом городе, где Армия крайова, зажатая на небольшой территории, сражалась за каждое здание и даже за каждую комнату в доме и уголок в соборе. Многочисленные свидетели рассказывали, что фронт неожиданно прорывался внутрь зданий, перетекая с этажа на этаж, тогда как оставшихся снаружи поливало непрерывным дождем бомб и пуль. Все, что могли сделать Антонина и Рысь, – это наблюдать, как артиллерийский огонь сметает Старый город, и представлять, как Ян с товарищами крадутся по мощенным булыжником улицам, которые она знала наизусть.