Жена султана

Передняя богато убрана, но от роскоши огромной столовой, куда нас проводят невольники в ливреях, захватывает дух. Обитые узорным атласом кресла с позолоченными подлокотниками и ножками; сияющие на стенах гобелены; десяток тяжелых ветвистых канделябров литого серебра; картины в золотых рамах; толстые турецкие ковры; хрустальные бокалы и графины; золотые тарелки; зеркала, подсвечники, хрустальная люстра с сотней горящих свечей. А женщины! Драгоценности мерцают в их взбитых пудреных волосах, в ушах, на шеях и запястьях, между дивно приподнятых грудей.

Не зная, куда смотреть, чтобы не показаться нескромным, я перевожу взгляд на мужчин, одетых с большей умеренностью — в темно-алые костюмы с открытыми белыми воротниками и манжетами, — но они оказываются музыкантами. Французы, только что из Версаля, от двора Людовика XIV, приехали исполнить, как они поясняют, последние сочинения мсье Марена Марэ, придворного музыканта Короля-Солнца. Работы эти еще не изданы, свежайшая новинка.

Бен Хаду прохаживается по залу, сопровождая красивую женщину с печальными глазами и основательными статями, увешанную брильянтами, жемчугами и всем, что можно купить в лавке тканей, — видимо, это наша хозяйка, герцогиня Портсмутская. Я смотрю, как рассаживаются в алькове музыканты с гобоями и семиструнными деревянными инструментами, чем-то средним между испанской гитарой и марокканским рабабом. Их глава извлекает печальный звук, медленно проводя смычком по струнам своего инструмента, и музыканты начинают играть мелодию, густые низкие ноты которой отдаются в костях. Гобой и клавесин делают звучание полнее, и я забываю себя, так поразителен этот шум. Я едва не подпрыгиваю, когда на запястье мое ложится чья-то рука, и пальцы нежно сжимают мою плоть.

— Сядете со мной, сэр.

Я поворачиваюсь и вижу женщину, которая была с королем в большом зале, когда я восхищался картиной, изображающей Деву, в первый наш день здесь. Она смотрит на меня снизу вверх, лукаво улыбается и ведет меня к тому концу стола, что дальше от хозяйки.

— Нет, нет! — подает голос та. — Его место здесь, между мной и леди Личфилд.

— Боже правый, Луиза, нельзя его сажать возле малышки Шарлотты: она, милочка, ума не даст, что с ним делать. А я уж его обихожу.

Она продевает руку в мою и прижимает к себе мой локоть.

Герцогиня Портсмутская надувает губы.

— Ты мне весь стол порушишь, Элинор!

— Велика важность!

Поверх плеча Элинор я вижу, как вытягивается лицо хозяйки. Потом она собирает всю свою светскость и с наигранной веселостью зовет гостей к столу.

Я кланяюсь своей спутнице.

— Буду счастлив сидеть рядом с вами, Элинор.

— Хоть головой ручайся, будешь. Только, бога ради, зови меня Нелли — я не из тех, кто чинится.

Она вопросительно на меня смотрит.

— Ах да, Нус-Нус, придворный е… э… придворный султана Марокко Мулая Исмаила, — я перехожу на полушепот. — Надеюсь, мы не обидели хозяйку.

— Забудь про Дебеллу.

— Дебеллу?

— Да все посол венецианский. Увидал Луизу — и давай за ней увиваться. Повторяет: bella, bella. А я и говорю: «Уж скорее, Дебелла». Тяжелая она особа.

Она хихикает над собственной шуткой и придвигается ко мне.

— А оно возьми да прилипни. И поделом ей, корове заносчивой. Она ведь тут шпионит на французского короля. Но Чарли, понимаешь ли, не прочь по-французски.

Я смотрю на нее, не понимая, а она продолжает щебетать:

— И платит ей за это неплохо, как видишь.

Она обводит зал рукой:

— Для мадам ля Дюшес ты просто модная диковинка: у нас тут нечасто увидишь арапа в щегольском платье, да чтобы к обеду звали. А я никого по виду не сужу. Мамка моя говаривала: «В Судный день узнаем, у кого задница чернее!» Как по мне, чуток смолы мужчину только красит: хоть на Чарли погляди. У Ортанз (для тебя будет герцогиня Мазарин) есть крепыш вроде тебя — но про Мустафу говорить не принято, его с нами редко сажают, даже жалко. Ортанз та еще штучка, надо сказать. Поимела уже двоих в этом зале, — и не мужчин, заметь! — и самого короля, и Мустафой, думаю, тоже не брезгует. Видит бог, я бы такого не пропустила, хоть и говорят, что он евнух.

Она изображает пальцами ножницы — если я вдруг не понял.

— Евнух? Но возможно ли? — слабым голосом произношу я.

Нелли издает тихий смешок.

— Чтоб мне лопнуть! Да ты неискушен, я погляжу. Не в яйцах мужчина, было бы желание, а исхитриться по-всякому можно. К тому же нынче для всего снадобье найдется, если верного коновала знать.

— Коновала?

— Все они одинаковые, скажешь, нет? Доктора, костоправы, шарлатаны, лекари, коновалы — как называются, только от цены зависит, я так понимаю.

— А в Лондоне есть врачи, утверждающие, что умеют излечивать… бессилие?

— Как не быть, душа моя. Хотя в толк не возьму, тебе-то зачем — такому здоровяку. Во всем Лондоне только и разговору, что про твое достоинство.

Ее хохот привлекает внимание бен Хаду. Он смотрит на нее, потом на меня — с неодобрением.

— Моя… э… королева повелела найти для нее в Лондоне разные лекарства. Вы бы не могли кого-нибудь посоветовать?

— Что за лекарства?

— Ее удручает, что она слишком быстро стареет…

Нелли усмехается: