Жена тёмного князя 2 (СИ)

Я отказывать не стала. Нагребла полную тарелку горячей каши и, подойдя к нему, совершенно спокойно опрокинула миску прямо над его головой. Петька подпрыгнул и заголосил:

— Дура! — он резким взмахом руки стряхнул с мгновенно покрасневшего лица кашу и рванул к воде. В омут он нырнул не раздеваясь. И продолжал орать оттуда, — Ты с ума сошла, идиотка!

И растянула губы в улыбке, взглянув на перепуганные Гришку и Ваську:

— Ешьте, мальчики. Каша очень вкусная. А я сейчас, поговорю с Петей и вернусь.

Поставила на стол пустую миску и зашагала к омуту, где чуть не плача от боли, Петька смывал с себя липкую и вязкую кашу из какарушек.

— Дура! Идиотка, — причитал он слезливо, — тупая баба!

Я присела на корточки у самого края омута и улыбнулась. Вполне искренне.

— Будешь меня оскорблять, я тебя прямо здесь утоплю, — ровно произнесла я. — Ты не представляешь, мерзавец, как сильно я хочу это сделать.

— Дура! — завопил он снова, — я же ради тебя старался! Тебе разве нравится жить в этом клоповнике?! Ты, Аська, молодая и красивая. Светлейший тебя помилует, ведь ты всего лишь баба и не могла противиться воле мужа. Во всем виноват только он! А выйдешь замуж за нормального мужика и не будешь выживать в этой дикости, вкалывая как рабыня, пока твой муженек дрыхнет в тенечке.

— Ах, так ты у нас благодетель, значит, — произнесла я язвительно. — А мы то, идиоты, не поняли, что ты это не о себе заботился. Не для себя хотел место послаще выбить. И нас вовсе не хотел на смерть обречь…

— Не хотел, — буркнул Петька отворачиваясь и принимаясь поливать заплывшее лицо водой. А потом вдруг всхлипнул и разрыдался, как ребенок. И это было так неожиданно, что я растерялась. — Я же не знал, что все так будет! Я думал, вернусь, в княжью школу пойду! Темным князем стану! А они! — выкрикивал он гнусаво. — Они сказали, что меня в расход! Потому что слишком много силы! И я могу быть опасен для них!

Петька отвернулся и, обхватив себя руками, застыл, изредка вздрагивая всем телом. На голове все еще оставалась каша, какарушки запутались в волосах и не промылись, одна половина лица, распухла подушкой и покраснела. Очень скоро надуются пузыри.

Я вздохнула. Мне стало жаль этого непутевого идиота, который до сих пор верил в сказки. Мне его признание нисколько не удивило. Мы все давно поняли, что светлые мнишки не такие добрые, как кажется жителям Пределов Жизни. Хотя мы до сих пор так и не разгадали главную загадку: зачем им это надо.

— Ладно, Петька, — я позвала рыдающего мальчишку, — вылезай. Я тебя не трону. И ожог твой надо обработать… Идем!

Жалкий, мокрый и поверженный «враг» выполз из омута на четвереньках на ощупь. Его лицо опухло так сильно, что оба глаза заплыли. На голове и с одной стороны лица вздулись пузыри, а вторая просто была очень красной. Голова распухла так сильно, что казалась раза в два больше, чем раньше.

— Я ничего не вижу, — прошептал Петька и всхлипнул, — болит!

— Болит, — согласилась я. В душе царапалось чувство вины. Не так, чтобы его нельзя было терпеть, но сильно. — А Васька мог вчера умереть. Из-за тебя…

— Я не хотел, — краснота стремительно опускалась вниз на подбородок, и Петька с трудом шевелил губами. — Я думал, они просто вернут вас обратно. А потом подслушал светлых. И узнал. — Из уголка заплывшего глаза прорвался ручеек слез. — Они решили усилить Барьеры. Чтобы вы здесь все сами сдохли… Я не сказал им про поводки.

— Идем, — я ничего не ответила. Просто протянула Петьке руку, которую он обхватил обеими руками. Его колотило… то ли от холода, то ли от нервов, то ли от боли. А может от жара. Его ладонь была такой горячей. — Я помогу тебе переодеться. И чем-нибудь намажу ожоги…

— Спасибо, Ася, — прошептал он. И это были его последние слова. Лицо оплыло окончательно и даже дышал Петька с трудом.

Я провела Петьку мимо очага, в дом. В глазах детей, сидевших за столом застыл ужас. Я улыбнулась им, надеясь успокоить, но у меня не получилось. Дети уткнулись в тарелки, но их напряженные позы явно говорили: мы все равно напуганы до полусмерти.

Рубаху пришлось распарывать по шву. Нечего было и думать, чтобы снять ее через голову. Я стянула с Петьки штаны и уложила его в постель. Благо затылок хотя и опух, но все же был не обожжен.

— Лежи, — скомандовала я и накрыла тощее, трясущееся тельце одеялом. — Я сейчас найду какую-нибудь травку от ожогов…

Петька еле слышно простонал. Я решила, что это был ответ, хотя, возможно, ему просто было очень больно.

Я вышла во двор. Подошла к столу и устало опустилась на скамейку. Чувство вины уже разодрало мою душу достаточно сильно, чтобы не чувствовать себя спокойно. И зачем я так поступила с Петькой? Да, он негодяй и сволочь. Но даже если представить, что он по-прежнему ничего не понял бы, разве я смогла бы равнодушно смотреть на страдания человека?

— Когда я опрокинул на себя котелок с кипятком, — заметил Васька как между прочим, — батька мазал мне спину соком огуречной травы. И на мне, как на собаке, все зажило.

— А у меня тоже пузырь был, — не отстал Гришка. — на пальце. Вон даже шрам остался.