"Женевский" счет

В 1983 г. я с трудом выживаю после операции на позвоночнике (из-за этого так и не закончил «Тайную Россию»). Травму я заработал в апреле 1957 г. на чемпионате Вооруженных Сил. Тогда, совсем юный лейтенант, я попытался продвинуть рекорд страны в толчке — и оказался наказанным за дерзость, хотя и был на пороге успеха. Однако настоящая расплата пришла (нет, не пришла, а поразила) спустя четверть века. Весь этот большой спорт уже давно порвал всякую связь со здоровым соревнованием и служил идеологическим и политическим подспорьем бюрократии как в СССР, так и в других странах. Нас покупали, мы были всего лишь спортивным мясом. Но тогда, в апреле 1957 г., я это еще не осознавал. Мной владела удаль, только удаль… и честолюбие.

В огненных днях и неделях после операции, когда вероятность смерти перевешивала вероятность жизни, я клял себя за то, что так и не написал главную книгу. Попусту прожита жизнь. Без пользы, холостым грузом уходят со мной все знания, добытые в упорном труде: тысячи книг, журналов — десятилетия настоящей исследовательской работы. А взамен — боль, страдания и чернота…

Однако я выжил, вопреки всем и всему выжил, даже тогда, когда самые близкие люди обсуждали, во что обрядить меня, если я отдам Богу душу. Не сомневались…

После близкие говорили обо мне:

— Он все время болеет, не стоит обращать внимания.

«Не стоит обращать внимания». Слова эти дико слышать, если любишь этих людей.

Я очень надежно скроен — иначе не был бы 5 раз первым в мире и еще раз — вторым (в силе). Около 40 рекордов силы за моими плечами. Тогда об этих рекордах знал и говорил весь мир. Они были необычны. И все сработаны на чистых мускулах, без капли препаратов: ничего, кроме умения вести тренировки и природной силы.

Однако безумное сочетание: тренировки на пределе возможностей (о них знает лишь мой тренер Сурен Петрович Богдасаров) и литература на пределе нервного расходования (иначе не сложится слово, иначе оно будет худосочное, пустое, без страсти и смысла) — подкосило здоровье.

В 33 года профессиональный спорт (в те годы он выступал под названием «большой спорт») окончательно ушел из моей жизни. Зато литературный расход возрос необычайно, доводя до истощения нервными затратами. Я и не щадил себя. Я писал не за деньги, а для людей — это было определяющим, как, впрочем, и в моей спортивной судьбе. Да разве имеются такие деньги — оплачивать жизнь?..

Я служил призванию, готов был погибнуть, но не превращать смысл жизни в наживу, барыш, карьеру. И власть — она безразлична мне. Зачем бороться за нее? Зачем мне покорность других людей? Зачем власть над ними?..

Писательство обернулось десятилетиями суровых испытаний. Само по себе оно постоянно требовало расширения знаний, обработки все новых и новых данных — сотни и сотни книг, документов и т. п. Я привязывался к слову, поклонялся ему. И в одно был слит с откровением В. В. Набокова:

Благоговею, вспоминаю,творю — и этот свет на вашу слепоту

я никогда не променяю!

Истинно так.

Я писал и читал непрестанно, без отдыха годами, а главное — без надежды на успех. И десятилетиями, переполняясь усталью, слабел…

«Не стоит обращать внимания»…

Не стоит, поскольку всегда ни во что не ставил себя: жил словом, мыслью, рождался заново и умирал в слове, огнем пропускал новые знания, слепо смотрел в будущее, которому не суждено стать моим будущим. Не выйдут мои книги здесь и за границей — тоже: кому нужно там русское слово, да еще какого-то неизвестного литератора? Я всегда помнил, что за жемчужину русского слова — сборник рассказов «Темные аллеи» — Иван Алексеевич Бунин получил… 500 долларов!

Так что ж было ждать мне?..

Я не ведал отдыха (и не ведаю), не ведал ничего, кроме каждодневного каторжного труда. За каждым успехом, не будет преувеличением, тянулся кровавый след. И за это со мной расплачивались равнодушием на грани глумления (все те, к кому я тянулся за добрым словом). Я твердо усвоил: родство по крови — химера. Родство только в душах. Это имеет прямое отношение и к любви между мужчиной и женщиной.

Никто из тех, кто стоял рядом со мной, не хотел взять в толк, что, создавая слово, я теряю жизнь, и лишь крепкое здоровье несло и несет меня по жизни. Без него, этой природной мощи, и еще редкого упрямства — гнить бы мне давно в земле.

Я убедился: истинное творчество — это саморазрушение. Поэтому мне так понятны жалобы на здоровье Льва Толстого, когда читаешь его дневники. Это непрерывные стенания, это невозможность нести себя по жизни. Одна непроходящая болезненность.

Подлинное творчество — это мучительное бытие в одиночестве. Оно захватывающе, но оно и изнурительно и жутковато — все дни один на один с собой. Художник сам себя уничтожает, рождая новую жизнь в слове, музыке, красках…

Родство не означает родства душ, оно формальный признак близости, всего только признак.