"Женевский" счет

«Монархическая Россия была страна не либеральная, но в ней полицейская опека носила характер добродушия, благодаря которому большинство пришлого населения легко с ней примирялось. Вообще в России всем, кто не подкапывался под ее устои, жилось настолько хорошо и привольно, и в этом единодушны бесчисленные иностранцы, жившие в ней, в том числе и наши друзья чехи, что отведавшие русского гостеприимства люди разных национальностей заявляли мне неоднократно о своем горячем желании вернуться в нее при первой возможности».

Русским было что защищать.

Могилевская ставка…

Для генералов и офицеров ставки не было отдельного жилого помещения. Лишь Алексеев, Пустовойтенко, Борисов, Носков и Щепетов размещались в самом помещении ставки. Остальные чины ставки проживали в реквизированных гостиницах или по частным квартирам.

«Город вообще обилен гостиницами, — писал Лемке, — и лучшие из них реквизированы. Так, «Франция» — под дворцовых чинов и приезжающих к царю лиц, «Бристоль» — под военных представителей союзников и лиц, около них находящихся, «Орловская», «Метрополь», «Тульская», «Петроградская», «Польская» и др. — под офицеров и генералов штаба…

Служебный день обычно начинается в десять часов утра, все же в сборе только к одиннадцати. Те, которые должны «поднимать карту» (то есть нанести на карту боевую обстановку на данный момент. — Ю. В.)…приходят к восьми утра… Служба никого, кроме Алексеева, не утомляет…

Царь очень внимательно относится к делу. Алексеев — человек очень прямой, глубоко честный, одаренный необыкновенной памятью… Алексеев и Пустовойтенко ничего не добиваются, ведут дело честно, не шумят, пыль в глаза никому не пускают, живут очень скромно. Собственно штаб, не по форме, а по существу, составляют: Алексеев, Пустовойтенко, генерал-майор Вячеслав Евстафиевич Борисов и Носков. Это — его душа, все остальные — или исполнители их воли и решений, или мебель…

Михаил Саввич живет в одной комнате, где стоят: походная кровать, какой-то убогий стол, три чемодана, повешен маленький рукомойник, вот и все. В соседней комнате его служебный кабинет, где тоже никакой обстановки; на столах разложена масса военных карт. При мне ему и Борисову денщик принес ужин: глиняная крынка с простоквашей и по кусочку черного хлеба…

Завтракал в штабном собрании. Оно устроено из кафешантана, бывшего при гостинице «Бристоль»…

Весь штаб завтракает и обедает в две смены. Кто опоздал к началу стола, опускает десять копеек в благотворительную кружку; кто поздоровался в зале с кем-нибудь за руку — тоже десять копеек. Таковы обычаи еще со времени Николая Николаевича. Придя, каждый занимает свое место, и все стоят в ожидании начальника штаба, а если его нет, то Пустовойтенко или Кондзеревского[29]

. Когда садится старший, все садятся. Когда кончают, встают вслед за старшим и дают ему выйти: одеваются офицеры после генералов и никогда не вместе с начальником штаба…

Надзор здесь везде и за всеми при помощи всякой полиции: дворцовой, жандармской, общей, тайной и явной; полевые жандармы при вешалке и входных дверях управления и при кабинете Алексеева…

Весь наш штаб снимался группой с царем и наследником. Сегодня (16 октября 1915 года. — Ю. В.) я мог близко рассмотреть их обоих и долго наблюдал. Царь некрасив, цвет бороды и усов желто-табачный, крестьянский, нос толстый, глаза каменные. Наследник — очень женственный лицом, довольно красивый мальчик, походка его с заметным припаданием на одну ногу; он все время молчал. После фотографирования царь пошел принять доклад от Алексеева…»

«…Посему я «жертвы» Григория разделяю в перечислении на четыре категории: жертвы поцелуев и бань, жертвы особого рода прикосновений, жертвы изгнания бесов и жертвы плотского совокупления.

…Этих жертв бесчисленное множество. В одном Царицыне их можно насчитать сотни. А в монастырях женских, куда вообще старец Григорий любит заглядывать, их не перечтешь…

…Собравшись с духом и ободряемая мною (Илиодором. — Ю. В.), она (послушница Ксения. — Ю. В.) начала:

— Дело было, дорогой батюшка, на святках. Старец заранее предупредил А. М. Л., в доме которой, как вам известно, я ради послушания, по приказанию матушки игуменьи, кое-что исполняю в домашних работах, что он придет к ней ночевать… Пришел. Когда настала пора спать, он и говорит А. М.:

— Голубка, пошли в монастырь за Ксениею: она мне очень нужна.

А. М., конечно, послала прислугу, и я, как водится, явилась, хотя мне странным показалось, почему это я в такой поздний час понадобилась.

…Как только А. М. легла в постель, Григорий приказал мне раздеть его. Я раздела. Потом приказал раздеваться самой: я разделась.

Он лег… и говорит:

— Ну, милка, ложись со мною.

— Я, дорогой батюшка (это Ксения рассказывает Илиодору. — Ю. В.), как и вы, считая его великим праведником, освятителем наших грешных тел и целителем, повиновалась, легла около него, а сама думала: «Господи, что же дальше-то будет?» А дальше вот что было!..

Я не вытерпела и закричала:

— Григорий Ефимович, что вы со мною, бедною, делаете?!

— Ничего, ничего, лежи и молчи…»