"Женевский" счет

«Первородная фамилия Свердловых — Гаухман, а младший брат Якова Михайловича взял да пристроил себе еще одну; менять фамилии, так менять — и заделался Пешковым[176]; вишь, какая штуковина, трусики-штанишки! Эту фамилию (от Горького) уже приберег на всю жизнь, не стал менять — ну ничего общего с Гаухманами. Один брат в Москве — вершит высшую власть, в первых помощниках у Ленина, а другой — у Антанты в незаменимых советниках. Что глазами хлопаешь?.. Существенно пособил этот Зиновий Пешков Колчаку. Как, как?.. Сперва пособил власть прибрать, а после выдал его со всеми потрохами иркутскому Политцентру. Ну крокодил, а не родной брат Якова Михайловича! Я за ним слежу… Еще с папаши-аптекаря Гаухмана начал этот род химичить, где получше да поглубже. И сейчас этот Зяма околачивается при де Голле, и в генералах уже, даже в Китае послом побывал при этом самом… ну китайский злодей!.. Во, Чан Кайши!.. А может, и до сих пор при нем, мне ж не докладывают…»

Уже взрослым я убедился, что Самсон Игнатьевич ошибался. Он, по-видимому, начитался официальных биографий Я. М. Свердлова. В действительности отец Председателя ВЦИК был гравером. И Зиновий Пешков не младший, а старший брат Я. М. Свердлова.

Зиновий Пешков отрекся от родной семьи и никогда никаких отношений с ней не поддерживал.

В свою очередь сын Я. М. Свердлова два раза арестовывался, пока сам не стал стукачом и чекистом (об этом говорится в воспоминаниях А. М. Лариной-Бухариной «Незабываемое»), навсегда запачкав себя службой в этой карательной организации и допросами своих же товарищей.

Самсон Игнатьевич не рассказывал, как Зиновий Пешков отверг предложения единоутробного брата — Председателя ВЦИК — и не вернулся в Россию, остался верен новой родине. А и в самом деле: на кой ляд ему Россия, да еще с ленинским социализмом?..

Секретарь ВЦИК тов. В. Аванесов сообщил о последних минутах Председателя ВЦИК Свердлова:

«…За полчаса до смерти дорогого Якова Михайловича его посетил Владимир Ильич, которого, несмотря на тяжелое состояние, больной все же узнал.

По уходе товарища Ленина Яков Михайлович стал стонать, и через четверть часа его уже не стало…»[177]

Это было в пору наибольших успехов Колчака.

Глава XII В ЗАПАДНЕ

Верховный Правитель догадывается, куда клонят события. У него единственный выход — в Монголию!

Он отдает приказ начальнику штаба о подготовке операции на прорыв. Генерал Занкевич прощупывает позицию майора Гассека. Тот обещает нейтралитет: пусть господин адмирал прорывается куда угодно. Майор не договаривает, но это само собой подразумевается: нам, чехам, лишь бы железная дорога прокачивала составы с нашим братом легионером и имуществом, то бишь награбленным добром, а все прочее — гори синим пламенем. Но за золотым эшелоном новые республиканцы, надо полагать, досматривали зорко и распоряжения на его счет получали особые, с секретностью, и только по своей легионерско-телеграфной связи.

Верховный Правитель и ведать не ведает, что уже не властен ни над одним килограммом золота из этих благороднейших пятисот тысяч, что всем составом притулились к его бронепоезду по соседней ветке. Это уж точно, история тут все прояснила.

Верховный Правитель обдумывает предложения генерала

Жаннена. Если отбросить их канцелярски-оскорбительный тон, это ультиматум, объявление о своего рода низложении его, Колчака Александра Васильевича.

Публичный акт глумления и низложение… точнее, извещение о крахе белого движения.

Верховный Правитель собирает конвой и объявляет, что не принимает предложения союзников и остается здесь, в Нижнеудинске. Ведь еще существует непобежденная армия Каппеля, и белое движение отнюдь не подавлено. Наступили тяжелые времена, но это не конец. Мы обязательно воспрянем, за нами правда. Те, кто хочет, пусть останутся с ним, Колчаком, но только добровольно, приказывать он не намерен.

К утру конвой почти в полном составе переходит к повстанцам. Легионеры скалят зубы. Тощает господин адмирал. Так его, морского выблядка… В этом ругательстве, судя по Самсону Игнатьевичу, тогда изощрялись многие. Во всяком случае, сам Брюхин выразил чувства именно подобным образом. Не стареет красноармейская память.

«Крестили» адмирала и словечком покрепче, точнее — неизмеримо похабнее и грязнее. Тут низко и подло сплели морское прошлое Александра Васильевича с его любовью к Анне Васильевне Тимиревой — его молодой подруге в годы междуусобной распри. Именно этот смысл несло слово «пи…носец» — по созвучию с «миноносец».

Не будем негодовать на грубость нравов и жалеть адмирала. Не нуждается он в этом. Прожил он свой век достойней едва ли не любого из нас. Не грабил, не барышничал, не пресмыкался, жертвовал собою во благо России, ни перед кем не склонил голову и никого не предавал — ну кто из нас это может сказать о себе?..

Так зачем мы ему? Мы, клейменные всеми пороками «двуногого» счастья?