Жених без лица

Был еще один человек, который бы на все сто процентов согласился с Иваном Петровичем, что есть предчувствие чего-то нехорошего – оперуполномоченный управления ФСБ по Нижневолжской области капитан Сергей Фролищев, чей маленький кабинет в здании транспортной милиции окнами выходил на привокзальную площадь. Однако в отличие от необоснованных и темных ощущений владельца гадательного салона, Сергей Антонович располагал информацией от своих источников, в которой прямо указывалось на намечавшийся передел сфер влияния привокзальной территории. Какие-то приезжие осетины неделю назад искали на предмет аренды привокзальное помещение под бар или кафетерий. Осетины народ обычно мирный, но в данном случае вели себя жестко, с напором, если не сказать агрессивно. Источник прозрачно намекал, что возможны конфликты, если, наткнувшись на нежелание, приезжие попробуют ломиться напропалую.

Информация, скорее всего, для милиционеров, но оперуполномоченный медлил передать ее в ГУВД. Не нравились Фролищеву эти осетины. Капитан был молод, двадцати шести лет, и в голове его крутились самые невероятные, фантастические предположения. Почему приезжие ломятся так в наглую? Есть установленные правила, есть люди, которые контролируют территорию, можно собрать сходку, обговорить спокойно, отстегнуть смотрящему долю… и все, заселяйся. Спешат? Для чего? Может, засланцы ваххабитов? Готовят перевалочную базу или крупный теракт? Возможно. Хотя прямых поездов до Нижневолжска с Северного Кавказа нет, но проходящих из Москвы сколько угодно, а точнее, семнадцать в сутки. С каждого сойдет по боевику, вот тебе и Дубровка по-нижневолжски или Беслан по-приокски. Школ и театров в городе хватает.

Три дня назад осетины исчезли. Уехали не солоно хлебавши? Но по документам еще ни один кусок собственности на территории вокзала не уплыл в чужие руки. Легли на дно? Реденькие, приглаженные на затылке волосы капитана начинали шевелиться. Чувствуя возбуждение, он торопливо накидывал план оперативных мероприятий.

Если бы Фролищев за эту неделю удосужился хотя бы раз пройтись по вверенной ему территории, то, скорее всего, вышел на утерянный осетинский след. Начинался он прямо за порогом бара «Маргарита» и заканчивался в тесном кабинете нового хозяина. Правда, из пяти человек, сидящих за столом, только один был по национальности осетином – Малик Осоев, выпускник Казанского духовного училища. Остальных вошедший Кирилл просто не успел разглядеть – трехплафонная люстра на его глазах вдруг рассыпалась крупными золотыми искрами. Вощагин с размаху ткнулся лицом в столешницу и свалился кулем на пол.

– На голову одень, – один из мужчин бросил пластиковый хозяйственный пакет бармену, вытиравшему молоток полой дорогого пиджака мертвеца. – Не то эта свинья все здесь перепачкает.

– Какая тебе разница, Руслан? – засмеялся другой.

– Я ботинки новые купил, – ответил тот без тени улыбки.

Бармен с помощью еще одного «осетина» выволок тучное тело коммерсанта в коридор. Добили ножами, втолкнули в нишу за туалетом и забросали пустыми картонными коробками.

Иван Петрович опаздывал. Сошел на остановке «Московский вокзал», скорым шагом прошел подземный переход и вышел к зданию управления железных дорог, высотке в восемнадцать этажей.

Чем он так обеспокоился? «Кто-то должен умереть!» Ничего особенного. Живешь, живешь и умираешь. Нормально. В порядке вещей. Наш земной шар вроде пересылочного пункта – одни прибывают, другие отбывают. Вроде бы и нет причин впадать в плохое настроение. Даже можно вообразить некий диалог.

«Ну, как, Сашок, уезжаешь, отмучился?» – «Да, Иван, все, хватит, иные манят берега». – «Ну, пока, увидимся». – «Пока». – «Там моим привет передай, скажи, что все нормально». – «Сделаю, только на мои похороны не забудь придти». – «Вот это, Сашок, не обещаю, дел много». – «Понимаю, ну, если найдешь время… а так, счастливо!». – «И тебе счастливо!».

Все! Не надо черных костюмов, слез, потупленных взглядов «Спи спокойно, дорогой товарищ», не надо дешевых цветов, купленных на вырванных из семейного бюджета денег, дорогих тоже не надо…

Бросил взгляд на вывеску бара «Маргарита» над резной дубовой дверью. Прошел мимо, оглянулся. Что-то в этой вывеске ему не понравилось. Шмыга остановился. Вывеска, как вывеска: голубенькие буквы под стеклом, рядом прилеплен незатейливый цветочек из неоновых трубок. На крыльце из двух ступенек сидит пес. Средних размеров. Рыжие подпалины на грязных, в свалявшейся шерсти боках. Шмыга подошел ближе.

Вывеска не причем. Дело было в собаке. Она тяжело дышала, из полуоткрытой пасти торчал на толстой нитке магазинный ярлык.

– Бедный мой, – склонился над ним Иван Петрович. – Ворованное не туда пошло?

На бирке значилось: «Фарш особый. Диетический. 250 граммов». Видимо, песик сожрал деликатес вместе с упаковкой и теперь мучился. Желтые мутные глаза налились слезами, живот тяжело ходил, и весь он дрожал, как в приступе лихорадки.