Жених и невеста

По земле проходят поколенья,И земля их подвиги хранит.Есть в краю воронежском селенье,Где поставлен трактор на гранит.Иногда сюда на зорьке краснойЖенщина приходит, как родня.Говорит ему негромко: «Здравствуй!Как ты тут, почетный, без меня?..Не скучаешь ли по вешним росам,По веселым вербам у пруда?Может, по ночам твоим колесам

Снится голубая борозда?А у нас дела идут неплохо,Вновь нам сеять зерна доброты.За собой уводит нас эпоха,И за нами не поспеешь ты.Мы тебя, железный, не забудем,Золотят тебя рассвет, закат.И о нашей молодости люди,На тебя взглянув, заговорят.

— Хорошо! — сказала за всех мадама с пудельком голубым.

— Вы только подумайте! — в огонь распалялась девчушка. — Сорок лет за рулём! И Марьяна Михална не только великая труженица. Она ещё и жена, она ещё и мать семерых детей, она ещё и бабушка, она ещё и депутат, она ещё и…

С каждым новым чином, что в лихости выкликала туристова предводительша, я приседала по-за чужими спинами всё ниже, ниже, ниже, будто кто вбивал мне в душу аршинные гвозди конфуза.

Мне и неловко, и совестно.

Люди ехали Бог весть откуда. А им про старуху про какую-то талдычат. Видите ль, она «чувствует поле колесами своего трактора»! Эка медалька-невидалька…

«Господи! Да на что ж её слушать? Лучше б чалили в музей к своим мамонтам…»

Прилегла на площади маятная тишина.

Стою чуть тебе не на карачках, шерстю себя что есть зла.

«И отвратней всего то, что из бабьего срамного любопытства подслушивала я вовсе мне и не предназначаемое. А ну откроется вот моя штука? А ну устроят надо мной какой проучительный пасквиль?..»

Пораздумала я только так — ан надо мной и упади-распластайся молоденький басок.

— Бабуника! — твёрдо позвал басок.

Я так вся и сомлела. На полпутях остановила вдох.

Выжидаю, что оно будет.

Дал выдержку и он. А потом на половине голоса, как говорил Колюшок, и ну читать мне ботанику:

— Бабуника, ты чего корёжишься? Ты чего припадаешь к земле? Тебе, часом, не плохо? Может, тебя товарищ Ревматизкин закрутил? Так мы, как говорится, мигом раскрутим!

И лап, лап меня за плечо. Ладится поднять.

Скинула я руку с плеча, смотрю, а радетель-то мой длинноволосик, интеллиго при очках.

Посмотрела я на него не без внимательности. Хмыкнула:

«Поглядел дурак на дурака да и плюнул. Эка-де невидалища!»

Покосилась я на его ручищу с кусточками тёмного волоса на пальцах и в голос бухнула:

— Здоров распускать оглобельки…

Повёл малый плечом, как скалой.

Спросил громко уже девчушечку:

— А чем сейчас занимается ваша Соколова?

Ненароком насмелилась я, даже коробку[15] потянула вбок. Согнала белый бумажный платок с одного уха. Пускай, думаю, на воле побудет и — всё слышней. «А! Ну-ну?..»

— Марьяна Михална, — отвечала девчушечка, — сейчас на пенсии уже. Но знатную трактористку не забыли. В районе учреждён приз имени Соколовой. Этот приз сама Марьяна Михайловна каждую осень вручает здесь, у памятника, лучшему свекловоду. Здесь же, у памятника, на посвящениях в хлеборобы Марьяна Михална принимает от молодых присягу на верность земле, хлебу. Напутствует добрым материнским словом… И хотя Марьяна Михална на пенсии, каждую весну в своём хозяйстве она простёгивает первую борозду. Это уже там такая традиция. Первую борозду кладёт самый почётный, самый уважаемый человек. Только потом выходят в поле остальные.

Волосатик жизнерадостно выставил у меня перед носом большой палец.

— Во! Учись, бабушенция! Смотри, какая у людей пер-во-раз-ряд-ная старость! А ты что?..

Он недосказал, что же я, уступил голосу девушки.

Девушка показывала на тот бок площади, где стояла районная красная доска. Говорила:

— А теперь пройдёмте к галерее наших передовиков. Открывается галерея портретом Марьяны Михалны. Там, у портрета, я и продолжу о ней рассказ… Да, товарищи, — девчушечка законфузилась, — сегодня у меня первая экскурсия. Так что не судите, пожалуйста, строго.

— Что вы! Всё океюшки! — покрыла прочие голоса одобрения тетёха с собачонкой на руке.

Все пошли.

Я себе тоже следком почапала к молодым словам про себя. Сила у любопытства черезмерная. Разобрало старую.

— Бабка! — наклонился ко мне очкарь мой пустоумник. — А ты ж с нами в автобусе не ехала. Ты не наша! Ты вообще примкнувшая! Примазалась. Ходишь тут подслушиваешь…

— Ты-то чего зудишь, шмель? Припиявился, ей-бо… Те-то что за печальность?