Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

— Хороший, — заворчал Ханкули. — А я из-за него чуть не сел за решётку вместе с этим негодяем Елли. Ведь это он и Бахар всё подстроили.

— Как он?.. Как они?.. Ничего не понимаю! — заволновалась Тяджгуль.

— Очень просто. Поехали нынче утром в район и рассказали всё про Елли прокурору, а заодно и расписались там в районе. Ну что же теперь с этими казанами делать? Наварили без толку…

Ханкули уставился на казаны с жирным пловом и задумчиво почесал затылок.

— Хуже всего то, что своих двух баранов, придётся отдать в колхоз. Вот что сделал с нами этот негодяй Елли!

— Ну что ж, и отдай! — сказала Тяджгуль. — А что наварили — не пропадёт. Даже и хорошо, что наварили. Ведь надо же справить свадьбу Бахар.

— Справить! — закричал Ханкули. — Я, что ль, буду справлять своими баранами? Жених должен справлять!

— О, да он отдаст! Он не поскупится. Он любит Бахар. Я-то уж знаю! Он и стадо баранов для неё не пожалеет!

— Ну?.. Разве он такой? — удивился Ханкули. — Тогда я сейчас отведу двух баранов в правление…

Он вошёл в хлев, долго приглядывался к животным, наконец выбрал двух самых тощих и погнал за ворота.

Перевод Б.Шатилова

Беки Сейтаков

Чувал-бахши

Глубокой осенью два всадника отъехали от колодца Дамлы. Холодный степной ветер хлестал в лица, уносил остатки сна. Лошади, громко всхрапывая, нетерпеливо дёргали поводья и поминутно переходили на рысь. Седокам приходилось сдерживать их. Кони чувствовали простор и, видимо, знали, что путь их лежит к родным местам.

Передний всадник, широкоплечий и статный, был так могуч и велик ростом, что казалось, он скачет на коне, стоя в стременах. Звали его Ёлбарс-рябой[5]

. Он и на самом деле похож был на зверя, но только не внешностью, а повадками и характером. Неслышно он подходил к жертве, никто не мог бы сказать, кого он «приглядел». Эти качества и ценил в нём главарь хорезмских басмачей Джунаид-хан. Рассказывают, что приблизил он его к себе после одного случая: Джунаиду понравилась папаха проезжавшего мимо джигита, и он сказал, что хотел бы иметь этот тельпек. Тогда Ёлбарс вскочил на коня, догнал незнакомца, отрубил ему голову и вытряхнул её из папахи у ног Джунаида. Такой человек главарю был нужен.

На этот раз Ёлбарс-рябой держал путь в Карадашлы.

Спутник его, чахлый, щупленький человечек Берды-шакал (приобрёл он эту кличку, поскольку всё время пресмыкался перед рябым), ехал чуть-чуть сзади. Упаси аллах, если «шакал» забежит вперёд. Иное дело — смотреть вперёд. Оттого, что он всегда смотрел вперёд из-за спины рябого, у него и мордочка вытянулась, стала шакальей…

На заре всадники расседлали коней, бросили на песок попоны и легли отдохнуть. После сна отведали холодной баранины и двинулись дальше. Ёлбарс-рябой точно рассчитал, когда они должны быть в Ка-радашлы.

Чувал-бахши, среднего роста, худощавый человек, с тонкими чертами лица, похож был на чеканщика, каких рисуют в старинных книгах. Он только что поужинал, закончив хозяйственные дела, и стал готовиться ко сну. Он потянулся к шнуркам сыромятных чокаев, когда за стеной послышался конский топот, незнакомые шаги и голос:

— Махтумкули-ага дома?

Бахши не узнал говорящего, но почему-то вздрогнул и внутренне подобрался. В комнату вошли двое: одноглазый верзила и плюгавенький оборванец-дервиш.

— Салам алейкум, — проговорил одноглазый.

— Валейкум эссалам, — ответил бахши, силясь вспомнить, где он раньше слышал этот голос. А в том, что голос ему знаком, никакого сомнения не было.

И, словно догадавшись, о чём думает хозяин, гость сдёрнул с лица грязную повязку. Чувал-бахши почувствовал, как закачался у него под ногами пол, а на лбу выступил холодный пот.

— Проходи, Ёлбарс. Каким ветром? — проговорил он, лихорадочно соображая: «Что делать?»

Но делать было нечего: дом есть дом, вошли гости, а восточные обычаи гостеприимства никто не отменял. Бахши обязан был принимать гостей.

— Всё ещё жив, бахши? — Ёлбарс, хрустнув суставами, опустился на кошму. — Говорят, большевики обещают вам сладкую жизнь…

— Живём как можем, — словно не уловив ехидства и желчи в словах рябого, ответил хозяин и подумал: «Как же быть? Эх, узнал бы об этом председатель ревкома Рейиов!»

Плотно поужинав, гости принялись за чай. Говорили о том, о сём, но о цели приезда, однако, сообщать не торопились, словно испытывали терпение хозяина.

Бахши ждал, стараясь побороть в себе страх и ненависть, которые смешались в одно невиданной силы чувство.

— Я к тебе по делу, Махтумкули-ага, — наконец-то начал рябой. — Хан-ага попросил найти тебя. Уши хана ждут хорошей песни.

«Отвалились бы они у него», — подумал бахши, а вслух сказал:

— Ёлбарс-батыр, я тронут вниманием Курбанмамед-сердара. Петь ему — большая честь для любого бахши, и я бы с радостью поехал, но…

— Никаких «но», — отрезал рябой и, оттолкнув чайник, всем своим видом заявил, что разговор окончен.

— Понимаю, только…

— Смотри, не пришлось бы раскаиваться. Потом не говори, что тебя не предупреждали.

Дело принимало крутой оборот. Бахши знал, что гнев и коварство хана — это не шутка.

— Ёлбарс-батыр, я без гиджакиста не бахши, ты же знаешь.