Женитьба Элли Оде [сборник рассказов]

Поверил я и полетел домой: на крыльях. Являюсь к жене. Не тужи, говорю, жена. Четыре года потерпим — увидишь, что будет. Близок час, когда ты сама скажешь, ошибся я тогда в покупке или не ошибся.

Вот так оно было, а книга лежала в чувале ещё три с лишним года. Медленно время идёт; стал я думать: наверное, Мурат-джан кое-чему научился. Не терпится, отправился к ишану. И что же я там застал! Сын целый день работает, поручения хозяина и жены его выполняет. Не только грамоте он не научился — диву я дался, как природного ума не лишился мальчик от непосильных трудов. Он увидел меня, со слезами просит-молит:

— Не оставляй меня здесь, отец, забери скорее. Измучил ишан работой, голодом уморил, а грамоте никакой не учит. Сам Акчи-ишан — человек тёмный, он понятия не имеет, что такое грамота.

Я рот зажимаю сыну, запрещаю говорить такие слова. Грешно про ишана говорить, что он тёмный. Постыдись, мол, сынок, ты ещё мал, ум у тебя детский. Он снова настаивает со с левами:

— Акчи-ишан, — говорит, — даже талисман не может написать. Совсем неграмотный. Кто к нему за талисманом приходит, тому он даёт соль, такую же, как у нашей мамы в торбе. Я ничему никогда тут не научусь.

Опять пробую уговорить мальчишку.

— Ты ещё мал, глуп, — говорю, — ты напрасно осуждаешь почтенного человека. Ему весь аул верит, слух о нём далеко разносится как о мудром и многознающем мусульманине. Ты ел три года его хлеб, а теперь говоришь о нём непотребные слова.

Мурат-джан не сдаётся, ещё громче кричит:

— Если не возьмёшь меня с собой, отец, убегу, а здесь не останусь!

Озадачил меня сын. Я совсем расстроился, решил проверить его слова. Заглянул к соседу Акчи-ишана. Так, мол, и так, спрашиваю: как вы полагаете, научит ли ишан моего сына грамоте? Тот, у кого я спрашивал, сосед ишана, простой, скромный был человек. Он объяснил про ишана всё, что знал. Насчёт грамоты, оказалось, прав был Мурат-джан. Ишаи ни читать, ни писать не умел, нигде этому не учился. Но выходило так: хоть и не учён он, а был сильней многих образованных мулл. Сила Акчи-ишана заключалась в могуществе его рода. Весь аул со страхом произносил имена его предков, никто про них дурно не смел говорить, ибо род ишака владел некоей тайной.

— Однажды сотворилось такое чудо, — рассказывал мне сосед ишана. — Один крестьянин украл у деда Акчи-ишана, который тоже был ишаном, вязанку сена. И понёс сено к себе. Придя домой, он никак не мог оторвать от спины вязанку. Позвали сына, и тот ничего не смог сделать. Горюет, раскаивается вор, потащил сено обратно, чтобы оставить его на том месте, где взял. И там ничего не вышло. Целую ночь о грузом он мыкался по аулу и не знал, как избавиться от несчастья. Надо было идти к хозяину, просить прощения. Пришёл с ношей к нему. «Ишан-ага, я совершил недостойный поступок. Целую ночь я носил свой грех на плечах, душа истерзалась раскаянием. Дайте душе прощение, ишан-ага. Видите, до сих пор ваше сено давит на мои плечи. Снимите его!» Ишан простил вину, послал вора туда, где сено было украдено, и там, по его слову, вор освободился от вязанки. Неизвестно, кто был тот крестьянин, но все старики знают про случай с сеном и часто рассказывают о нём. То было с предком, а сам Акчи-ишан — тоже колдун. Он действует через соль. Если он на соль подует и наговор совершит, то у бездетных рождаются дети, а больные исцеляются от болезни.

— Услышав всё это, — продолжал Вельмурат-ага, — я долго думать не стал. Мне не требовалось, чтобы Мурат-джан научился дуть на соль. Взял сына от ишана, отдал в подпаски.

Мальчик подрастал, ему платили за работу. В те годы мы бедно жили и в помощи сына нуждались не меньше, чем в грамоте.

Так проходили месяц за месяцем, год за годом. Пыль поднималась над степью и опять ложилась на землю. Весной мы откочёвывали на новые пастбища, осенью снова возвращались в эту долину. А книга всё лежала в чувале. Иногда, тоскуя, я вытаскивал её и без всякой пользы перелистывал страницы. Я садился, как мулла, книгу держал так же, как и он, со всех сторон к ней прикасался, но ничего не выходило. Только жена сильнее страдала от этого. Она переживала своё горе и опять ворчала. «Как бы мы жили богато, если бы тогда не совершили глупости, — твердила она. — Мы имели бы целый табун породистых верблюдов».

III

— Но вот наступил светлый день, — продолжал Вельмурат-ага, — в аулы и кочевья пришла советская власть. Явились учителя, принесли с собой книги. В нашем ауле тоже появился учитель. Он оборудовал кибитку под школу, начал собирать детей и взрослых, которые хотели научиться читать. Я так обрадовался учителю, что и сказать нельзя. Думал, его нарочно для меня власть прислала. У нас сперва многие по незнанию сторонились учителя, детей не давали ему, а я с первого дня к нему привязался. Рассказал ему про книгу. Он велел показать её, взял, подержал день-другой и возвратил мне.