Женщина со шрамом

Он сам испортил себе жизнь. Какая-то часть его натуры — робкая, вялая, лишенная уверенности — ввергла его в это состояние вечной нерешительности, привела к желанию плыть по течению, ожидая, чтобы трудности разрешились сами собой, словно он уверовал в благосклонное провидение, которое станет действовать в его пользу, если ничего не требовать. За те три года, что он провел в Маноре, сколько в его поведении определялось этим? И сколько — его преданностью, благодарностью, чувством удовлетворения от возможности учиться у человека, достигшего вершин своей профессии, нежеланием подвести этого человека? Все это, несомненно, сыграло свою роль, однако, по существу, он оставался в Маноре потому, что это было легче, чем отважиться принять решение. Но теперь он отважится на это. Он вырвется на свободу, и не только физически. В Африке он сможет работать совсем иначе, более глубоко, с более значимыми результатами, чем все, что он до сих пор делал в Маноре. Ему необходимо взяться за что-то новое, и если он и правда бежит, он бежит к людям, которые отчаянно нуждаются в его способностях и умении: к большеглазым детям, страдающим от отвратительной незалеченной заячьей губы, к жертвам проказы, которые нуждаются в том, чтобы их принимали в больницы, в том, чтобы их снова сделали целыми, к тем, кто в шрамах, кто изуродован, — к отверженным. Ему нужно вдохнуть в себя более сильные запахи. Если он теперь не поговорит с Чандлером-Пауэллом, ему никогда не хватит мужества действовать.

Он с трудом поднялся — все тело словно застыло — и, как старик, двинулся к двери; затем, постояв с минуту, решительно зашагал к Манору, словно воин, идущий в бой.

10

Маркус нашел Джорджа в операционном блоке. Тот был один и с увлечением занимался пересчетом только что полученных хирургических инструментов, тщательно проверяя каждый предмет, поворачивая его в руках и так, и сяк и осторожно, прямо-таки с почтением возвращая инструмент на его место на лотке. Это входило в обязанности ассистента операционного блока, и Джо Маскелл должен был приехать завтра к семи часам утра, чтобы подготовить все необходимое к первой операции. Маркус понимал — такая проверка инструментов не означает, что Чандлер-Пауэлл не очень-то доверяет Джо: он никогда не нанимал тех, кому не мог полностью доверять. Но здесь он был в своей стихии, отдавался двум своим пристрастиям — своей работе и своему дому и, как ребенок, выбирал себе любимые игрушки.

— Мне хотелось бы отвлечь вас на два слова, если вы располагаете временем, — сказал Маркус.

Даже на его собственный слух, голос у него прозвучал неестественно, оказался необычайно высоким. Чандлер-Пауэлл не поднял на него взгляда.

— Все зависит от того, что означают эти «два слова», — произнес он. — Действительно два слова или серьезный разговор?

— Думаю, серьезный разговор.

— Тогда я закончу здесь, и мы пройдем в мой служебный кабинет.

Маркусу в этом предложении увиделось что-то пугающее. Оно слишком напоминало вызов в кабинет отца в детские годы. Хотелось бы поговорить сразу, покончить с этим. Но он ждал, пока не был задвинут последний ящик; после этого Чандлер-Пауэлл первым вышел из блока, Маркус последовал за ним. Они прошли в сад, затем через черный ход и холл в служебный кабинет Джорджа. Летти Френшам сидела там за компьютером, но, когда они вошли, вполголоса пробормотала какие-то извинения и тихо вышла из комнаты. Чандлер-Пауэлл уселся за письменный стол, указал Маркусу на стул и теперь сидел молча. Маркус попытался убедить себя, что это молчание — вовсе не признак тщательно сдерживаемого нетерпения.

Было непохоже, что Джордж заговорит первым, так что Маркус сказал:

— Я принял решение насчет Африки. Я хотел сообщить вам, что наконец решил присоединиться к группе мистера Гринфилда. Я был бы признателен вам, если бы вы смогли отпустить меня через три месяца.

— Я так понимаю, — ответил ему Чандлер-Пауэлл, — что вы ездили в Лондон и разговаривали с мистером Гринфилдом. У меня нет сомнений, что он говорил вам о некоторых связанных с этим проблемах, в частности — о проблеме вашей будущей карьеры.

— Да, говорил.

— Мэтью Гринфилд — один из лучших пластических хирургов в Европе, возможно — один из шести лучших хирургов в мире. Он к тому же непревзойденный преподаватель. Мы можем не сомневаться в его квалификации — ЧККХ, ЧККХ (пласт.), магистр хирургии. Он отправляется в Африку преподавать и основать там центр высокого мастерства. Именно этого и хотят африканцы — научиться справляться своими силами, чтобы белые не приезжали ни руководить, ни делать все за них.

— Я и не думал о том, чтобы руководить или делать все за них — просто хочу помочь. Там ведь столько всего надо сделать. Мистер Гринфилд полагает, что я могу быть полезен.