Женщина в общественных движениях России

Эта госпожа, въ подломъ ремеслѣ своемъ, шага не сдѣлаетъ, чтобы не оборониться красивымъ афоризмомъ Дидерота или сильною фразою Руссо. Русскій XVIII вѣкъ умѣлъ отлично честно читать, мыслить, учиться, чувствовать, говорить и писать, но съ еще большимъ великолѣпіемъ умѣлъ падать въ грязь и безпечно барахтаться въ лужѣ, слитой изъ вина, крови и афродизіастическихъ. напитковъ. Страшно сильныя, крѣпкія выносливыя физически, эти богатырки XVIII вѣка, въ большинствѣ, прожили очень долгую жизнь и еще въ тридцатыхъ, сороковыхъ даже годахъ прошлаго столѣтія смущали своихъ высоконравственныхъ и богомольныхъ выучекъ пословицами изъ «Кандида», моралью изъ «Фоблаза» и религіей по Бэйлеву лексикону. У большинства оставались позади дикія бури страстей, a то и кровавыя пятна престушіеній, но онѣ жили безъ раскаяній, Не имѣлъ ихъ и общій образецъ, идеалъ и кумиръ эпохи авантюристокъ: цербстская принцесса, которая, безъ всякихъ правъ и возможностей, умѣла сдѣлаться русскою императрицею и, хотя природная нѣмка, создала, наполнила собою и воплотила, неразрывно связанный съ ея именемъ и образомъ, и удивительно русскій, изъ русскихъ русскій, блистательный и отвратительный вѣкъ. Онѣ не вѣрили въ будущую жизнь и боялись смерти лишь какъ процесса конечнаго уничтоженія, и умирали онѣ странно: на полу, въ неудобоназываемомъ мѣстѣ, какъ Екатерина II. И подъ незаряженнымъ пистолетомъ ночного разбойника Германа, какъ та

Venus Moscovite, что впослѣдствіи стала ужасною «Пиковою дамою» Пушкина. Нельзя не сожалѣть, что ни одинъ изъ первоклассныхъ русскихъ писателей не занялся типомъ придворной авантюристки съ должнымъ вниманіемъ, и она осталась добычей уголовныхъ мелодраматическихъ лубковъ Сальяса, Всеволода Соловьева и, въ лучшемъ случаѣ, Лѣскова и Данилевскаго. Во Франціи съ этимъ дворянскимъ поколѣвіемъ полупендантокъ, полукуртизанокъ, своего рода «Матерей» стараго режима, покончила оптомъ трагедія гильотины. У насъ онѣ измерли медленнымъ гніеніемъ, часто самую смерть ихъ обращавшимъ въ грязную гримасу пошлѣйшаго водевиля. Послѣдняя изъ нихъ, – Ольга Жеребцова, соучастница Палена и др. въ заговорѣ на жизнь Павла I, – дожила до встрѣчи и знакомства съ молодымъ Герценомъ и оказала ему нѣкоторую поддержку въ эпоху первой ссылки его.

II

Итакъ, Софья, – бывшая героиня «Недоросля», а впослѣдствіи ея величества камер-фрейлина, лежитъ безъ ногъ и умираетъ, презрительно ворча на новый вѣкъ, и увѣренная, что Бонапарте только потому вышелъ въ императоры, что на свѣтѣ нѣтъ уже ни матушки-царицы, ни Потемкина, ни Суворова. Въ смежности съ имѣніемъ старухи тянется рядъ помѣщичьихъ владѣній средняго достатка, душъ по 300, по 400. Вотъ, напримѣръ, деревня и усадьба бригадира Дмитрія Ларина, выгодно женившагося въ Москвѣ на юной особѣ, которая уже врядъ ли держала когда-либо въ нѣжныхъ рукахъ своихъ хоть единую изъ полныхъ трезвою логическою сухостью и пряными галльскими остротами, любимыхъ книгъ своей екатерининской мамаши. Зато – «она любила Грандисона» и переписывала въ альбомъ чувствительные стихи Карамзина, Шаликова, a также монологи изъ трагедій Озерова. Впослѣдствіи Гоголь, устами Хлестакова, разскажетъ намъ о дамскихъ альбомахъ много смѣшного. Мы прочтемъ въ нихъ:

Двѣ горлицы покажутъТебѣ мой хладный прахъ,

Воркуя, томно скажутъ,Что умерла въ слезахъ…

Прочтемъ ломоносовскую оду – «О, ты, что въ горести напрасно на Бога ропщешь человѣкъ» и рядомъ – «Мы удалимся подъ сѣнь струй»… Прочтемъ и:

Законы осуждаютъПредметъ моей любви,Но кто, о сердце, можетъПротивиться тебѣ?