Женщины, которые вдохновляли

Так, незаметно для самого себя, поэт превратился в столь блистательно воспетого им Дон Жуана.

Женщина для Байрона сделалась почти всем.

«Только в женщине, писал он, — могу я найти исцеление».

И он с каким-то исступлением искал этого «исцеления».

А вот исцелиться так и не смог, поскольку не было в жизни и не могло быть того идеала, какой он выстроил в своем воображении.

И, как знать, не поэтому ли он решил жениться?

Может быть, наивно полагал поэт, именно брак откроет ему все то, что было скрыто для него в его многочисленных внебрачных связях?

Его избранницу звали Анна-Изабелла Мильбанк.

Она была единственной дочерью богатого баронета, деньги которого могли весьма пригодиться Байрону, почти промотавшему свое собственное состояние.

Она привлекла его своей красотой. А вот того, что она стояла неизмеримо ниже его по развитию, отличалась жадностью и упрямством, поэт не заметил.

А, вернее, не хотел замечать.

Привлекало его в ней и то, что он, привыкший к всеобщему почитанию, неожиданно для самого себя получил от Анны-Изабеллы отказ.

Он стал подыскивать себе новую избранницу, как вдруг Анна написала ему письмо, в котором убедила его сделать ей второе предложение.

Впрочем, сделать поэтак новое предложение заставили не послания Анны, а тот отказ, который он получил от другой невесты.

Дело было так.

Сестра поэта, недовольная его ухаживаниями за Анной Мильбанк, предложила ему другую невесту.

Байрон согласился и написал ей письмо, но и эта особа отказала.

— Теперь ты видишь, — сказал Байрон сестре, — что мне придется вернуться к Анне…

Конечно, если говорить откровенно, то есть в этой истории что-то опереточное.

Хотя понятно и то, что Байрону по большому счету было наплевать на обеих женщин.

«Она, — писал он приятелю о жене, — такая отличная женушка, что… что, словом, я бы желал быть сам хоть сколько-нибудь лучше».

«Мать моих будущих Гракхов, — читаем мы в другом письме тому же приятелю, — говорят, слишком для меня добродетельна…

Недаром — она единственное дитя в семье».

Но вряд ли можно воспринимать эти признания всерьез, зная игривый характер Байрона.

«Я по уши влюблен, — с известной степенью игривости писал он одной из своих приятельниц, — и чувствую себя, как и все неженатые господа в подобном положении, как-то особенно глупо.

Теперь я счастливейший из смертных, так как прошла всего неделя, как я обручился.

Вчера я встретился с молодым Ф., тоже счастливейшим из смертных, потому что и он обручился».

Вот в такой откровенной игривой, если не инфантильной, манере написаны все письма Байрона того периода.

А ведь на самом деле Байрону было не до игривости, поскольку он всегда боялся брака, хорошо помня неудачный брак своих родителей.

Как он позже признавался, он «дрожал во время венчания и давал ответы совершенно не на вопросы».

Свои тогдашние чувства он выразил в стихотворении «Сон», а свой медовый месяц назвал «мрачным».

«Я, — писал он приятелю, — провожу свое время в деревне родителей моей жены в странном однообразии и тишине и занимаюсь только тем, что ем компот, шляюсь из угла в угол, играю в карты, перечитываю старые альманахи и газеты, собираю на берегу раковины и наблюдаю за правильностью роста некоторых исковерканных кустов крыжовника».

Правда, в Лондоне Байрон устроился с молодой женой самым распрекрасным образом, обзаведясь экипажами и прислугой и принимая неимоверное количество гостей.

Не сложно догадаться, что приданое вместе с полученными поэтом по наследству деньгами ушло быстро.

Дело дошло до того, что поэту пришлось продавать свои книги.

Восемь раз судебные приставы описывали его имущество, не пощадив при этом даже брачную постель.

Конечно, ждавшей от брака совсем другого избалованной Анне все это не нравилось.

Как не нравились ей и продолжпавшиеся после женитьбы увлечения мужа.

Она знала про Каролину, с которой была в близком родстве, и бешено ревновала.

Начались постоянные ссоры, выводившие вспыльчивого Байрона из себя.

Однажды он вспылил и швырнул свои дорогие часы в камин.

В другой раз доведенный придирками тупой жены поэт выстрелил из пистолета в ее комнате.

В довершение всего Байрона выбрали в дирекцию местного театра, и его постоянные связи с актрисами, певицами и танцовщицами стали новым источником семейных раздоров.

Чтобы быть в кусре увлечений мужа, жена Байрона обзавелась шпионкой в лице своей горничной, которая усердно обшаривала его ящик и перечитывала его письма.

Понятно, что так дальше продолжаться не могло, и после рождения ребенка Анна уехала к родителям.

С дороги она написала мужу ласковое письмо, в котором она называла его «милым цыпочкой».

В конце письма стояла подпись: «Твоя Поппин».

Позже Анна объяснила появление этого письма своим убеждением в том, что ее муж являлся душевнобольным.

Душевнобольным Байрон, конечно же, не было, но, как и всякий поэт, имел своих тараканов.

Через несколько дней Байрон узнал от её отца, что она решилась никогда более к нему не возвращаться, а вслед за тем сама леди Байрон известила его об этом.

Через месяц состоялся формальный развод.