— Ох, Дэвид… — При этой мысли Пилар охватило возбуждение. Итальянская весна, благоухающие ночи, любовь… Как чудесно, что ее жизнь изменилась и сделала такое возможным! — Я бы с радостью, но не получится. Сейчас я не смогу оставить мать. А ты быстрее закончишь свои дела, если будешь знать, что я здесь, с твоими детьми.
— Тебе нравится быть рассудительной?
— Нет, не нравится, — мягко ответила Пилар. — Я бы с удовольствием согласилась. Полетела бы с тобой… — Вновь почувствовала бы себя молодой, глупой и восхитительно счастливой, мысленно закончила она. — Занималась бы с тобой любовью на одной из огромных старых кроватей
«Что-то изменилось. Она стала другой. Более свободной», — понял Каттер. Это делало ее еще желаннее.
— А почему не сейчас? Когда все кончится, я приглашаю тебя в Венецию.
— Да. — Она сжала его руки. — Я люблю тебя, Дэвид. Он застыл на месте.
— Что ты сказала?
— Я люблю тебя. Я понимаю, все произошло слишком быстро, но ничего не могу с собой поделать. И не хочу.
— Я не об этом. Просто мне хотелось услышать это от тебя еще раз. Это чудесно. Просто чудесно. — Он обнял ее, поднял и закружил в воздухе. — Я ошибся. По моим расчетам выходило, что ты полюбишь меня только через два месяца.
Дэвид покрыл поцелуями ее лицо.
— Мне было очень трудно, — продолжал он. — Потому что я уже любил тебя. Я должен был знать, что ты не заставишь меня так долго страдать.
Пилар прижалась щекой к его щеке. Она могла любить. Ее сердце таяло от радости. И от счастья быть любимой.
— Что ты сказал?
— Я повторю. — Он слегка отстранил ее. — Я люблю тебя, Пилар. Я полюбил тебя с первого взгляда. Хватило одного взгляда, чтобы я поверил в будущее. — Дэвид снова привлек ее к себе, и на этот раз его поцелуй оказался нежным. — Ты моя.
ГЛАВА 22
Венеция была женщиной элегантного возраста,
Это был город с женственным и лукавым сердцем, венами которого были глубокие каналы с темной водой.
В таком городе нельзя было тратить время на встречи с адвокатами и бухгалтерами. Офис из стекла и бетона, за стенами которого пела нежная обольстительница-весна, начинал казаться тюрьмой.
Дэвид тщетно напоминал себе, что Венеция испокон веков стояла на торговле. Тщетно уговаривал себя, что даже в этот час ее кривые улочки и мосты заполнены туристами, транжирящими свои пластиковые карточки в бесчисленных лавочках с обманчиво убогой внешностью. Ему все равно хотелось оказаться среди них.
Он волей-неволей представлял себе, что бродит по этим древним улицам вместе с Пилар и покупает ей какую-нибудь забавную безделушку, над которой они будут смеяться спустя годы. Представлял себе, что следит за Тео, лопающим мороженое, или прислушивается к болтовне Мадди, засыпающей какого-нибудь несчастного гондольера вопросами об истории и устройстве каналов.
Он тосковал по семье. Тосковал по своей возлюбленной. Несмотря на то, что расстался с ней неполных шестьдесят восемь часов назад.
Бухгалтер вполголоса бубнил по-итальянски что-то неразборчивое. Дэвид напомнил себе, что он прилетел в Венецию не грезить, а работать.
—
Как он и надеялся, эта уловка помогла. Бухгалтер принялся терпеливо объяснять цифры.
— Данные не сходятся, — сказал итальянец, милосердно перейдя на английский.
— Да, вижу. Расхождение касается затрат отделения. Они отличаются от данных, представленных в правление. Это сбивает меня с толку,
—
— Видимо, так и есть. Однако заказчика Кардианили не существует. Ни фирмы, ни человека с такой фамилией. По указанному в досье римскому адресу нет склада Кардианили. Если нет ни заказчика, ни клиента, ни склада, то куда посылались эти распоряжения за последние три года?
Глаза бухгалтера за стеклами очков в металлической оправе растерянно замигали.
— Не могу сказать… Конечно, это ошибка.
— Конечно. Ошибка. — И Дэвид догадывался, кто ее совершил.
Он повернулся в кресле и обратился к адвокату:
—
— Да, успел.
— Кто работал с этим заказчиком?
— В перечне стоит имя Энтони Авано.