Женщины, о которых думаю ночами

Дальше – три дня с Николь в храме дзен на йога-ретрите. В храме Дайсэн-ин окружающий мир исчезает; наступает успокоение. Мне предоставили собственную комнату с татами и видом на сад камней. Мы занимаемся йогой и медитацией в главном зале храма (из его открытых дверей открывается вид в сад) и на открытой площадке террасы, огибающей храм. Свежо и легко, ветерок ласкает кожу, по гладкому дереву приятно ступать. На обед подается монашеский обед сёдзин рёри: на татами расставляются в ряд красные плоские подносы, на каждом разнообразие порций в ярко-красных лакированных чашечках. Жена священника подает нам любимый «чай» монахов, то есть простую воду с добавленным в нее подгоревшим рисом. Напиток имеет точь-в-точь такой же аромат жареного риса, как и чай гэммайтя. Вечером мы поочередно моемся в офуро[32]. Перед сном я еще немного наслаждаюсь видом луны над темным каменным садом.

Утром в шесть часов мы просыпаемся на медитацию. Священник ударяет в гонг, а потом у нас йога: мы ходим тихо по храму, и только шелестят носки по татами, словно у пациентов лечебницы. Обедаем в молчании, тихо перемалывая пищу. В молчании взираем на выровненный граблями песок сада камней, и каждая думает про себя: я гора, я камень в потоке вод, я спокойна, точно камень, я порыв ветра. Внешний мир врывается на территорию храма – музыка, людские крики, спортивное мероприятие, сирена, звуковые сигналы светофоров и бог знает что еще – но я желаю сосредоточиться на шуме ветра, на пении птиц, и это сложно, потому что мир, если судить по всему этому «звуковому шлаку», явно сошел с ума. Только об этом и речь: не цепляться за раздражители мира, дать им уйти.

Записываю в блокнот:

сочувствие к себе и другим

попытайся увидеть правду о себе, какой бы неприятной она ни была

мудро расходуй энергию

не цепляйся за вещи – физические или ментальные

и самое главное: не цепляйся за себя самое, представь, что оно неизменно, ибо оно постоянно изменяется.

Сколь понятна эта мысль: выйти из скорлупы воображаемой самой себя, сбросить ее, словно японскую маску; стать свежей, бодрой, новой – какой угодно.

Вернувшись в мир, я провожу еще один идеальный день в компании друзей: еду на окраину Киото к Себу и Рейне в их старый деревянный дом на берегу озера Бива. Себ забирает меня со станции, по дороге заезжаем в небольшой парк, где он исполняет на старой флейте сякухати композицию «Крик косули». Спорить не буду, название подходящее. Похоже, Себ начал одеваться в традиционные монашеские одежды – синяя хлопчатобумажная куртка и брюки – и разговаривать на некой смеси английского и французского с вкраплениями из японских слов и восклицаний. Он выглядит уставшим, говорит, что дочь Луна плохо спит. Я рассказываю ему о своем ретрите в храме, Себу тоже хочется удалиться на месяц куда-нибудь подальше в пещеру для медитации и чтобы еду приносили только раз в день. Мне смешно, но он серьезен: ретрит горного аскета – его давняя мечта.

Едем в ближайшую деревню вокруг храма, где время словно остановилось, и обедаем в крохотном ресторане: нам подают камамэси из риса с мясом, который готовится прямо перед нами в железном котелке. Из окна открывается вид на старый традиционный сад с извилистым ручейком. Луна, дочь Себу, играет на татами. Раньше здесь якобы проживал местный священник, но как он съехал, никто не хочет сюда вселяться – зимой жутко холодно из-за того, что одна стена представляет собой затянутую бумагой раздвижную дверь.

После обеда отправляемся в ближайшую священную рощу. Она выглядит полузабытой и производит мистическое ощущение. Этот уголок в древние времена защищал Киото с северо-востока «от злых сил». Громадные деревья и вздымающаяся позади гора Хиэй заставляют задуматься о своей крохотности в сравнении с ними. Сквозь лес прорыты канавки, по ним и по реке журчит сбегающая с горы ледяная вода, в другом конце рощи шумит водопад, в тени деревьев ютится заброшенный чайный домик – атмосфера совершенно нереальная. Место переполнено энергетикой, она шумит в ветвях высоких кедров, в лощинах, прямо под ногами. Дышу ею, насыщаюсь, впитываю.

А потом – снова онсэн на склоне горы и поздний ужин, приготовленный Рейной. Друзья, звуки бамбуковой флейты, множество мисочек и плошек, отдаленные горные рощи, водопады, купание в горячих источниках – вот оно, исполнение желаний. Когда я при свете луны возвращаюсь со станции домой на велосипеде, меня переполняет счастливая истома.