Женщины, о которых думаю ночами

Первый этап до Никко составил 140 километров. Его преодолели за три дня на рикше. В дороге останавливались передохнуть в чайных, где путникам предлагались сушеные фрукты каки[25]

, сладости и рыба с легкой закуской, рисовые лепешки «моти», а также шляпы от дождя и сменные сандалии из соломы для рикш. Изабелла соприкоснулась с «подлинной Японией»: в провинции дома представляли собой убогие хижины, везде стояло зловоние, а люди были «уродливы, потрепаны и бедны». Условия для ночлега оказались ужасающими: уже в первом доме ей указали место в совершенно пустой комнате с татами, кишащим блохами, и несметным роем комаров. Слуга Ито установил Изабелле кровать с сеткой от комаров в форме палатки, приготовил ей ванну и принес на ужин чаю, риса и яиц. Изабелла попыталась описать события прошедшего дня, но атаковавшие ее насекомые, как и пара глаз, глядевших на нее из комнаты напротив сквозь щелку традиционной двери фусума

, лишили ее удовольствия поработать. Она не сомкнула глаз в течение всей ночи. Чужие звуки и запахи ввергли ее в состояние паники: «Отсутствие возможности уединиться пугает… Я не могу расслабиться без замков, стен и дверей… Здесь все мои деньги, и нет ничего проще, как просунуть руку в щель фусумы и взять их… Ито сообщил, что местный колодец грязный… Запахи пугают… Здесь есть все основания бояться болезни и ограбления…»

Волшебство десятого дня еще не наступило.

Уже на следующий день Изабелла взяла себя в руки и написала сестре: «Я готова смеяться над своими страхами… Путешественник должен платить за свои впечатления. Успех и неуспех в равной степени зависят от его природной чувствительности. Полученный опыт со временем исправит многое: я продолжу путь, и ощущение безопасности станет моим естественным состоянием. Боюсь, что мне не избавиться от недостатка уединенности и от зловония, а блохи и комары никогда не перестанут терзать меня». Позже, обрабатывая текст, она добавит: «Мои страхи, при всей их естественности в случае с одинокой женщиной, были беспочвенны. После того я проехала почти 2000 километров по всей стране, включая остров Хоккайдо, ощущая себя в полной безопасности. Верю, что, кроме Японии, в мире нет другой такой страны, где путешествующая женщина может чувствовать себя совершенно уверенно». Аминь.

Конечно, Изабелла знала, что поездка сулит ей трудности, и основательно к ним подготовилась. В Никко ей удалось отдохнуть девять дней в окружении полной японской идиллии: сняла комнату в красивом доме мужчины по имени Каная. Дом восхитил ее своим садом и альковом «токонома». «Мне почти хочется, чтобы комнаты не были такими прекрасными, ибо мне приходится постоянно опасаться, как бы не расплескать чернила, не ступить лишний раз на коврик или не порвать затянутые бумагой окна», – писала она сестре. Изабелла настолько очаровалась Никко, что описала этот город как одно из самых красивых мест в мире. Немало страниц было посвящено описаниям роскоши местных храмов, мест уединения, могилы военачальника и принца Токугавы Иэясу. В доме Кана она имела возможность понаблюдать за бытом женщин и начала понемногу понимать эстетику скупого убранства и свободного пространства. Изабелла влюбилась в икебану, и, ощутив характер этого искусства, она произнесла практически слово в слово то же самое, что и я сто тридцать лет спустя: «Имеется ли в мире что-то более гротескное и варварское, чем букеты наших флористов? Те, подобно вандалам, ломают стебли, листья и даже бутоны, уничтожают систематически величие и неповторимость отдельного цветка». Но с японской музыкой Изабелла так и не стала на «ты». О характере работы Кана – он отвечал за музыкальное сопровождение религиозных обрядов в синтоистском святилище – она сказала, что «это управление диссонансами», а услышав пение, пришла в ужас, «словно тебя окружают дикари».