Женская месть

— Э-э, нет, я от одного устала. Не хочу. Мне одно надоело. Мне рано пришлось повзрослеть с вами. Я так и не увидела, какое оно у меня было, песней или стоном? Но возвращать не хочется. Если детство— птица, то с перебитым крылом, если песня со стоном, то слез в моей жизни и без того хватало. Мне хочется забыть его поскорее. Все потому что в детстве было очень много дождей и слишком мало солнца. Потому и теперь на душе серая осень, а в сердце холод и мрак.

— Как же тебе тяжело и тоскливо. Как одиноко жилось, — впервые обнял Захар Ирину. Та, припав головою к плечу человека, разрыдалась.

— Успокойся, девочка моя. Будь умницей, ведь ты сильная и умная, возьми себя в ручонки…

— Если бы ты знал, как я мечтала, что положу голову к тебе на плечо, а ты обнимешь, назовешь своею дочкой и пожалеешь, как совсем родную. И я дождалась… Но мне скоро сорок лет, — ткнулась носом в небритую щеку.

— Иринка! А помнишь, как ты курить начала? — спросил Захарий.

— Смутно припоминается, — призналась женщина.

— Тебе лет пять было, не больше. Выпустили во двор под присмотром старших ребятишек. Вот так до самого темна загулялась. Мы зовем, ты не отзываешься. Я и пошел искать. Все задворки обошел, на чердаках побывал, все подворотни проверил, полез по подвалам и нашел. Ты спала в ящике с картошкой. Вся в опилках, рвоте, в грязи. Детвора долго не сознавалась, чего приключилося. И только один, такой щербатый, конопатый малец вякнул:

— Дяхон, а ваша Ирка сигарету взяла, затянулась до самой жопы и как закашляла, аж с трусов у ней все потекло. А потом блевала через все дырки. Теперь у ней отходняк. Вот очухается, сама домой приползет на карачках. Мы все вот так начинали…

— Я не стал ждать, приволок тебя, умыл в ванной. Положил мокрое полотенце на голову и тоже ничего матери не сказал. Мы сами договорились, что ты с куревом завязываешь. И свое слово сдержала. Никогда после того не видел в твоих руках сигареты.

— Я тогда чуть не сдохла. Не пошло курево. Но если б о том узнала мать, ремнем исполосовала бы. Но ты меня не выдал. Настоящий дружбан стал. Я это все годы помнила и гордилась, что у нас с тобой есть свои мужские секреты, о каких только мы знаем и больше никто.

— А помнишь, как ты Женьке вламывала, а я придержал, чтоб он не убежал, — хохотал Захар.

— За что мы его тыздили тогда? Тоже не помнишь…

— Вот за все это Женька нынче отрывается на всех. Мне Женька неважен. Куда он денется. А вот Наташка пугает. В каждой стычке твердит, что навсегда уйдет от нас, как только закончит институт. Говорит, будто все мы ей надоели, достали, никто ее не понимает, что у нас нет семьи, сплошной сброд, мол, на человечьем языке говорить не умеем. А как с нею общаться, если никого не слышит. Вслепую никто не будет ей поддакивать и соглашаться.

— А чего она хочет? — спросил Захар.

— Общения без контроля. Но такое привело к Лехе Чижову. Или ей этого урока мало? Ей только отпусти вожжи, мигом пойдет по рукам, станет дешевкой, попадет на панель. У нее к тому все задатки имеются.

— Да ты что? С чего взяла? — не поверил Захарий.

— На нее глянь! Красится, как сучка. А от зеркала за уши не оторвешь, вся извертелась, искрутилась и, если бы ни страх перед отцом, давно бы интердевочку переплюнула. Потому, Женька днем и ночью за нею в оба глаза следит, ни одному ее слову не верит.

— Ирка, догляд нужон. Ить девка! Но коли вот так стреножили, добра не жди. Сбегит с концами и не воротите. Ослабь вожжи пока не поздно. Надорвете девку. А терпенье не резиновое. Чему быть, того не миновать. И едино не укараулите. Ведь ушла к Чижову. Нынче другого сыщет. Пусть она сама боится повтора. А мордовать станете, смоется к едреной матери. Девка она бедовая. Эта не покорится, скорей сдохнет. Хотя и уговорить Наташку неможно. С детства у ней натура корявая. Вам не обломать, лишь тому покорится, кого полюбит. Опять же заковырка, а кто полюбит ее. С таким говенным характером так и останется до скончания в старых девах.

— Эта не засохнет без мужика! Сама хоть и дерьмо, но просят Чижовы вернуть Наташку. Чем-то пришлась им по душе. Ну, не Леха, другого такого же отморозка сыщет. Ей недолго. Она без доли не останется и свою судьбу устроит.

— Да кто потерпит ее с таким дурным норовом? Я помню, как еще малышкой вывел Наташку погулять во двор. Она к песочнице подскочила. В ей детва копошилась муравейником. Наша свинуха повыгоняла всех, кто ей не по душе, сама осталась с мальцами и верховодила ими как атаман. Кто не слушал Натку, тот по загривку получал круто. От ней двое удрали с воем. Хотя она меньше их была. Зато задира, наипервейшая забияка. С ней никто играться не хотел еще тогда. А уж теперь и подавно. Кому нужна эта стерва? Всяк мужик хочет иметь послушную, смирную бабу, но не такую как Натка.