Женская месть

— Из дома выгнала сумасбродка. А что обидного сказала психопатке, чистую правду! Она обиделась! А за что? Ну, какие лекарства помогут человеку в ее возрасте? Только гроб с крышкой. К ней какой врач пойдет? Только психиатр! Этот как раз по адресу. Или еще Алена! Смех, да и только! Она выпьет самогонки и идет в огороде работать. Я без самогона на солнце не могу находиться долго, а эта начертоломится и вызывает меня каждый день. Повадилась глумиться, стакана чая не предложит. А я ей что, железная! Короче, достали все! Кляузники, сволочи и жлобы!

— Так вас уволили? — уточнил Захар.

— Сократили! Хотели вовсе избавиться. Но меня голыми руками не взять. Я все суды обошла, но восстановилась. Терапевтом взяли.

— Вона как! — померк солнечный день в глазах человека.

— А ведь я знаю всех и каждую, кого обидела, и про тебя наслышан. Зачем Алену обгадила, она не то самогон, пива в рот не берет. С тебя врач, как с меня скакун нынче! — отвернулся от бабы и ушел подальше…

Захарий сам себя уговорил не обращать внимания на эту женщину. Ведь она испозорила и оговорила тех, кого сапожник не просто хорошо знал, а и уважал. Ведь вот давно ли заходил к Варе? Та попросила достать ведро, упущенное в колодезь. Сама сколько ни старалась, только воду замутила, а зацепить ведро и поднять наверх, так и не смогла.

Захару тут же повезло. Он поднял ведро, передал хозяйке. Та, в благодарностях зашлась.

Конечно, оно не последнее. Есть и другие. Но они старые, цинковые. А это эмалированное, новое, дочка купила в недавний приезд. Варя им дорожила и берегла. Тут же плохо закрепила и ведро сорвалось.

— Пошли чайку попьем! — предложила Захарию на радостях.

— Заодно поговорим! Давно я ни с кем не общалась, совсем одичала в одиночестве. А душа тепла просит. Этого ничем не заменишь. Сам знаешь, как редко и ненадолго приезжают дети. Им нас не понять, — вздохнула тяжко и повела в дом.

— Входи! Не смущайся! Я тут не живу, а доживаю. Немного мне осталось. Скоро кончится мой спектакль. Погаснет рампа и закроется занавес, — продохнула грустно.

— Чего ты так рассопливилась? Мы с тобой еще «барыню» сбацаем. Назло всем! И ни об какой смерти не балаболь. Слухать не хочу! — запротестовал сапожник.

— Какая «барыня»? Я уже через порог еле переступаю. Ноги не слушаются, — пошла к плитке Варвара. И вдруг призналась тихо:

— Захарушка, а ведь как обидно, что старость поспешила. Скрутила меня, я даже жизнь не успела увидеть. Знаешь, что со мной бывает? Я когда темнеет, танцую. Ты не смейся, этого никто не видит. Я сама с собой… Только представляю все как раньше было. Партнеров, зрителей, горы цветов, улыбки и овации! Как это было прекрасно. Вот и возвращаю в памяти. Заставляю себя жить. Вчерашним днем, сегодняшний встречаю. Тебе смешно?

— Ничуть, — ответил глухо.

— Неужели ты меня понял? — удивилась Варя.

— А что тут мудрого? У каждого в жизни своя сцена и зрители. Ты хоть добром это время вспоминаешь, — поддержал женщину.

— Я этими воспоминаниями живу. Во сне вижу сцену, зал, зрителей, цветы и аплодисменты. Вобщем, все, что было так дорого. А просыпаюсь снова в своей халупе, с печкой и провалившимися полами, с обшарпанными стенами и потрескавшимся потолком. Что делать, ко всем приходит своя старость. Она безжалостна и неумолима. Ее на миг не отодвинешь. Но я не сдаюсь. Знаешь, иногда у меня неплохо получается. Но только при свечах. Яркий свет не включаю, чтоб не видеть себя в зеркале. Потому как сама себе кажусь подвыпившей дряхлой клячей, забывшей о возрасте.

— Я не танцевал. Но по молодости плясал вместе с девчатами. Иногда во сне это вижу. И просыпаюсь таким бодрым, будто и впрямь в молодость возвращался на время. Одно плохо, что слишком ненадолго. Оно и тогда времени было мало. Уж слишком поспешил с семьей, — заметил печально.

— А что мешает обзавестись другою женой?

— Староват для таких подвигов. После того, как отбой получил у своих, слово себе дал до конца жизни ни с кем не связываться и дышать холостым, чтобы хоть последние годы никто не испортил. Да и к чему мне нынче бабы? От них в мое время единая морока.

— Ты, Захарий, неправ! Сам себя заживо хоронишь. А главное, врешь себе!

— Это как? Почему?

— Человек в одиночестве жить не может. Он потихоньку от тоски помирает. Его тянет на общенье, к людям, услышать голоса, смех, пусть брань, но это жизнь! Молчание — смерть. Оно привилегия кладбища!

— Неправда! Я не сижу в тишине, сам себе пою! А недавно магнитолу купил. Она меня все время веселит. С утра и до ночи!

— Ну, это не то. С ней не поговоришь, не поспоришь и не поделишься.

— А и не надо. Меня, если приспичит побазарить, иду к Толяну. Он, коли не занят, завсегда со мной на лавке позвенит.

— Ну, мне не с кем душу отвести. Не приходят соседи. Не понимают или не любят за что-то. Кажется, когда умру, долго буду ждать, пока похоронят. Хоть ты иногда заглядывай. Когда так случится, дочери позвони, сообщи ей. Вот ее телефон, возьми номер. Только не потеряй и не забудь.