– Хватит! – сказала Марина. – Это уж перебор, мам. Остановись!
– Это ты, дочка, остановись! – жестко ответила мать. – А то… как бы не было поздно, Марина!
Итак, на столе бутылка от виски «Блэк лэйбл». Пустая. Початая бутылка коньяка «Хеннесси 0,7» – полупустая, если быть точным. Ну, и еще порядочные запасы, выставленные на зеленом мраморном столике у окна. Там много всего и разного. Хватит надолго.
За окном сумерки, густые, плотные, не видно ни зги. Впрочем, за окно никто и не смотрит. Зачем? Зачем нужно смотреть в темноту, почти в черноту густого леса, на чернильное небо, усыпанное россыпями мелких, далеких звезд. На дольку лимонной луны. Незачем! Что нового они там увидят? Им хорошо здесь, дома. В теплой гостиной с мягким ковром, с потухшим камином, с молочным светом уютного торшера. Тихо играет блюз – Рэй-Чарльз. Совсем тихо. Аля лежит на диване и смотрит в потолок, чуть подпевая. Вероника свернулась калачиком, ноги у подбородка, руки обхватили колени. Она покачивает головой в такт мелодии и слегка улыбается. Почти незаметно. Женя спит на другом диване – ладонь под щекой, вторая рука на груди, словно она вот-вот поклянется и побожится.
Аля морщит лицо и сводит брови. Привстает с дивана на локоть.
– Ник! – зовет она Веронику. – Ты спишь?
– А? – Вероника встряхивает головой и с удивлением смотрит на Алю.
– А ты крепкая! – смеется Аля. – Не то что Братья Гримм. Сказывается деревенское прошлое, а, Ник?
Вероника трет глаза и, зевая, кивает.
– Ага. Наверное.
– А Женька сломалась. Интеллигенция! – хихикает Аля.
– А ты кто? – удивляется Вероника. – Ты уж у нас тоже – ик! – интеллигенция!
– Я – актриса! А это значит… Что не страшны мне ни горе, ни беда! Знаешь такую песню, Гиппократ?
Вероника мотает головой.
– Меня что-то тошнит, Аль! – она вскакивает. – Где у тебя туалет?
– Направо! – кричит Аля и тут видит, что Женя открыла глаза.
– Что? – вскрикивает та и садится на диване.
– В смысле? – переспрашивает Аля. – Все напились, а так ничего. Вон, Авиценна наш – блюет в сортире. Не хочешь присоединиться?
Женя мотает головой.
– Не-а. Чаю хочу. Очень хочу крепкого чаю с лимоном!
– Это запросто, – говорит Аля и встает с дивана. – А выпить не хочешь?
Женя смотрит на нее с ужасом и мотает головой.
– Я столько… отродясь не пила! Я вообще слабая на алкоголь. Типа чукчи. Даже от корвалола пьянею.
– Да ладно! Правда? – удивляется Аля и, качая головой, идет на кухню.
Потом пили очень крепкий чай с сахаром и лимоном. Потом захотели кофе, тоже крепкого и сладкого. Открыли коробку конфет и съели минут за двадцать почти всю – причмокивая и прищелкивая языком.
– А с фундуком я уже ела. Оставь мне миндальную, слышишь! А пралине я ненавижу. Люблю, кстати, с повидлом. Помните, обычные ассорти советские, в прямоугольной коробке с тюльпанами? Так вот, эту коробочку, да с холодной водичкой, я могла уговорить за пару часов – под книжечку…
– А я такое говно ненавидела. У нас стопки лежали, деду и бабуле дарили. Бабуля потом по соседям носила, в поликлинику, в ЖЭК… Я любила булочки с маком. Помните такие, с коричневой глазурью? Она крошилась, обсыпалась, падала. А я эти кусочки со стола подбирала! А потом саму булочку… Влажную, чуть резиновую, а оттуда мокрый мак!
– А я – бублики. Те, настоящие. Плотненькие такие… Ломала кусочками и – лучше пирожного! И еще помните, помните? Калорийки с орешками и изюмом!
– Помню, по десять копеек! Изюм был кисленький, а корочка коричневая, блестящая – помните?
– Не помню, нет. Какие там булочки, какие бублики… помню кольца песочные. С орехами. По пятнадцать копеек. В буфете в кино. Их почему-то не брали. Брали эклеры, картошку. А кольцами брезговали. Только не мы. Мы копили – хватало обычно на два кольца и один стакан лимонада. Ну, мы и делили. Поровну. Коржик песочный крошился и сильно пах содой. А лимонада всегда не хватало. И весь сеанс ужасно хотелось пить. Я тогда мечтала – вот вырасту, и с первой зарплаты куплю себе три, нет, четыре бутылки «Буратино», два эклера и две картошки. И вот тогда оторвусь!
– Купила?
– Конечно, купила! Оторвалась по полной. Странные у нас мечты…
– А я мечтала о лисьей шапке. С ушами и с козырьком. Такая была у мамы, и мне страшно хотелось. Однажды она болела, и я эту шапку… ну, в общем, надела. И что бы вы думали? У меня ее с головы сорвали! Представляете? Прямо на улице, средь бела дня! Какой-то пацан – раз, и его уже нет… А я стою и реву. Да так, что меня окружила толпа. «Что с тобой, девочка? Да ладно, не плачь! Все живы-здоровы». А я… я маму боюсь! Да так, что тошнит. Так тошнит, что я побежала в кусты…
– А потом? Попало тебе?
– Попало. Ох как попало! Да нет, она ведь права – не бери без спросу точно воровка. Так и кричала: «Ты у меня своровала!» Ничего, простила потом. Помирились. Если можно так выразиться.