Женский хор

Я выдвинула ящики металлического стола. В первом царил неописуемый беспорядок, в котором я разглядела упаковки таблеток, спирали, книги, металлические инструменты, цветные анатомические иллюстрации. Во втором ящике лежали книги. Я его сразу закрыла.

Сиденье стула он установил слишком высоко. Наверняка для того, чтобы возвышаться над всеми. Вдруг мне вспомнился момент, когда он пришел в отделение этим утром, и поняла, что мы с ним одинакового роста. Только он, в отличие от меня, горбился.

Я повернула сиденье налево, поставила на стол локоть, посмотрела на притиснутый к перегородке стул в клетку и хриплым голосом сказала: У вас есть вопросы, доктор Этвуд?

Подъехала на кресле к клетчатому стулу и детским голоском ответила:

— Нет, уважаемый учитель, сэнсэй[17], у меня вопросов нет. Все совершенно ясно. Прозрачно. Как вода из горного ручья. Продолжайте. Я многому учусь. Погрузите меня в свои знания!

Затем вернулась на кресле к столу, положила ладонь на воображаемую бородку и хриплым голосом ответила:

— Мммм… Я счастлив заметить, что ты увидела свет, Скарабей…

Я соединила ладони перед собой и почтительно поклонилась.

Тоненький голосок. Это благодаря вам, сэнсэй!

Сиплый голос. Мммм…

Все хорошо, продолжай стараться.

Тоненький голосок. Я всего лишь жалкая студентка…

Сиплый голос. Мммм… Однажды, возможно, ты окажешься на высоте и сможешь занять мое место…

Тоненький голосок. Да, сэнсэй. И у меня появится высшая честь — возможность установить сиденье на нужной высоте.

Я расхохоталась.

Именно это мне и нужно было, чтобы понять, что по сути своей этот тип — великий манипулятор. Он пытается запутать меня всеми этими историями о бедных женщинах, безутешных и несчастных, но жизнь не такая, это неправда. Да и какое мне дело до женщин и их несчастий? Не мне этим заниматься. Я создана для того, чтобы надрезать, вскрывать, рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Я здесь для того, чтобы лечить болезни, настоящие, а не для того, чтобы держать кого-то за руку и выслушивать плаксивые сетования.

Вдруг мне стало гораздо лучше. Я почувствовала себя более сильной. Освободившейся от оцепенения, в которое Карма погрузил меня своей способностью убеждать, своей моралью и мелодраматическими историями.

Я встала, надела плащ, взяла сумку и направилась к двери.

Какой демагог! Чего я больше всего не выношу, так это его слащавой оскорбительной манеры наклоняться вперед, класть руки на стол, скрещивать ладони и говорить: Расскажите мне, что вас беспокоит.

— Ну, трудно сказать… Встаньте на мое место…

Я повернулась. Фраза не могла вылететь из ниоткуда, я знала, что она у меня в голове, но кто

ее произнес?

Моя рука легла на ручку двери, но глаза опустились на кресло для пациенток, и я вдруг вспомнила.

* * *

Она сказала:

«Даже не знаю, с чего начать…»

И я вспомнила, что подумала в тот момент: С начала, милочка, — но Карма ничего не сказал, только улыбнулся еще шире, и она, увидев это — то есть даже не видя этого, так как, насколько я помню, она смотрела на свои ноги, — открыла рот и заговорила: