Женский хор

— Он учился во Франции в конце семидесятых. В то время в ходу еще были такие ужасные фразы как: «Облегчение боли затрудняет постановку диагноза». Специалисты с пеной у рта доказывали, что у маленьких детей мозг недоразвит, следовательно, если они не плачут, когда им делают укол или подвергают другим болезненным процедурам, это значит, что им не больно. В 1976 году я поехал навестить друзей в США. Не в Нью-Йорк и не в Бостон, а в Миннеаполис, штат Миннесота. У одного из родственников был рак желудка, ему сделали операцию. В то время я только учился на врача. Я считал, что после операции на желудке человек должен быть прикован к постели, мучиться от боли, все его руки должны быть утыканы трубками, трубки должны выходить из всех его отверстий. Этого человека я немного знал и предложил его навестить, чтобы немного отвлечь от мучительных будней. Войдя в его комнату, я увидел мужчину в шелковом халате, который по-турецки сидел на кровати и играл в шахматы со старшим сыном. Я подумал: «Ему еще не сделали операцию, поэтому он так и выглядит». Я задал ему вопрос, и он ответил: «Меня прооперировали три дня назад, а из больницы я вышел позавчера». Он распахнул халат, чтобы показать мне свой шрам. Я спросил: «Вам совсем не больно?», и он, широко улыбаясь, ответил: «Совсем. Несколько часов после операции мне давали морфий». В то время во Франции мои учителя утверждали — и кем я был, чтобы в этом усомниться? — что давать морфий больным раком опасно, поскольку это может превратить их в токсикоманов, и несли всякую подобную чушь. Можете себе представить, что во Францию я вернулся жутко разгневанным. Десять лет спустя мы с моим товарищем Бруно Саксом опубликовали одну из самых первых статей об облегчении боли больных раком с помощью морфия. К тому времени англичане, американцы и канадцы уже давным-давно обучали этому своих студентов.

Задумавшись, я встала, чтобы налить себе кофе, но, прежде чем обжечь язык во второй раз за день, спросила:

— Почему мы так сильно отстаем во всем… или почти во всем? Облегчение боли, профилактика рака, восстанавливающая хирургия половых органов…

Осознав, что я только что сказала, я поспешно взглянула на Карму и прочла на его лице недоумение. Но он ни о чем не спросил, нахмурился и вздохнул:

— Французское общество остается феодальным, а медицинский мир является его карикатурным отражением. В семидесятые годы, когда мы с Бруно учились, в ходу была шутка, что факультет Турмана — это такая же пирамида, как Франция в эпоху Людовика XIII! Тогдашний декан факультета, Физингер, вел себя как неразумный монарх; его заместитель, Лериш — да, тот самый, что написал книгу по гинекологии, и которая, к сожалению, продолжает влиять на умы, — был настоящим кардиналом, со своими махинациями, взяточничеством и манипуляциями. У него было два заведующих клиникой, которых прозвали Рошфор и Миледи — она была настоящая гадюка. Впрочем, — он задорно подмигнул, — она ушла в фармацевтику. Разумеется, у них были будущие придворные, которых интересовали исключительно хирургия и специальности, связанные с техникой. Нашими же героями были люди нетипичные, целители, а не властолюбцы. Такие как Ив Ланс, Варгас, бактериолог, обучавшийся в США, как отец Бруно…

— Авраам Сакс, — вспомнила я.

— Да. Я очень сожалею, что не был с ним знаком, — печально признался Карма. — Я совершил ошибку, сбежав из Турмана на несколько лет, а когда вернулся, он уже умер. Но один из наших приятелей занимался с ним акушерством. И поделился с нами тем, что знал.

— Оливье Мансо, да?

Он удивленно посмотрел на меня:

— Ты о нем слышала?

Меня удивил неожиданный переход на «ты».

— Я прочитала предисловие к книге.

— А… — смущенно сказал он. — Надеюсь, ты найдешь время, чтобы пролистать книгу до конца… Предисловие — это лишь неуклюжее изложение мировоззрения. Суть книги в ее содержании.

— Я прочитала уже несколько статей, — сказала я, поднося чашку к губам.

— Какие именно? — с интересом спросил он.

Прикрывшись чашкой, я сделала вид, что роюсь в памяти.

— Межполовая анатомия, искусственное оплодотворение…

— Правда?

— Да.

Казалось, он обдумывал то, что собирался сказать.

— И… что ты об этом думаешь?

— Что мнения, высказанные в этой книге, далеко не… стандартные.

— Во Франции это так, они не стандартные. Но в Великобритании, Голландии, Скандинавии, Северной Америке… Ты уже занималась хирургией половых органов?

— Немного. С Жираром, пластическим хирургом. И с Галло, три года назад, когда была его интерном. Но за сложные операции они не берутся, они только восстанавливают девственную плеву у женщин, у которых, возможно, ее никогда и не было. Исправляют швы или делают сверхчувствительную неовагину, это обратная сторона медали.

Он широко раскрыл глаза:

— И ты хотела бы этим заниматься?

— В том числе, — сказала я, пожав плечами. И потом, с вызовом, глядя ему в глаза: — Да.

— Мммм…