Женский хор

Некоторые сцепляют ладони, смотрят на потолок и вздрагивают, когда он вводит зеркало; другие фиксируют взгляд (я наблюдаю за тобой, мил-человек) на его затылке, застывшем между их бедер; третьи переводят взгляд на меня и начинают болтать: «На каком вы курсе?»; четвертые вообще закрывают глаза или закрывают лицо руками, как будто играют в прятки; пятые молчат, скрестив руки на животе.

Чтобы их отвлечь, он задает им безобидные вопросы («Сколько лет вашим детям? У них все хорошо?»).

Прежде чем что-то сделать, он всегда предупреждает пациентку. Объясняя свои действия мне, он говорит громко, чтобы пациентка тоже могла его слышать. Иногда она задает вопросы, он отвечает, и получается разговор, в котором участвуют трое.

По ходу осмотра он говорит:

— Мне нужна каска с камерой, чтобы каждая пациента видела все, что я делаю, на экране, который бы стоял рядом с ней.

— Не думаю, что хотела бы видеть, что вы там делаете, — отвечает пациентка.

— Понимаю. Как бы то ни было, у вас был бы выбор, и вы могли бы взглянуть на результаты моей деятельности после осмотра. В конце концов, дело ведь касается вашего тела. — Он поднимает глаза на меня: — Хирурги снимают свои операции. Гастроэнтерологи снимают эндоскопии. Интересно, сколько гинекологов согласится снимать осмотры, которые они проводят…

Хлоп! — он поднимается слишком резко и ударяется головой о хирургическую лампу.

Негодяй

Ты не несешь ответственности за их действия, ты несешь ответственность за то, что делаешь с ними.

Когда последняя пациентка вышла из отделения, было уже поздно. Алина уехала, я ощущала одновременно и радость, и раздражение. Радость потому, что впервые не заметила, как пролетело время, хотя я была не в операционной; раздражение потому, что Карма меня замучил. Он давал пациенткам объяснения тогда, когда я собиралась это сделать, молчал тогда, когда я ждала от него помощи, отвечал на мои вопросы своими, в перерывах заваливал меня анекдотами, но посреди монолога бросал фразы незаконченными, смотрел на часы, вскакивал и мчался за следующей пациенткой.

У меня было к нему много вопросов, по мере возникновения я записывала их в черный блокнот, который в тот день впервые взяла со своей полки, даже не будучи уверенной, что он понадобится. Но я пользовалась им целый день, между консультациями и порой даже во время них.

В тот день меня больше всего беспокоило то, что он не задал мне ни одного вопроса о моих карьерных планах. Когда я заговорила о восстановительной хирургии и половых уродствах, это у меня вырвалось спонтанно, без всякой задней мысли. Но, произнеся это, я стала следить за его реакцией — и заметила, что он старается этой темы не касаться. Всю оставшуюся половину дня меня мучил вопрос — почему? Потому, что ему это неинтересно? Меня бы это удивило: такие вещи привлекают внимание. Из чувства такта? В это мне было трудно поверить. Он настойчиво пытался вытянуть из меня сведения, касающиеся «WOPharma» — кстати, нужно позвонить Матильде и ознакомиться с файлами, — и причем многократно. Из расчета? Возможно. Но с какой целью? Чтобы выразить свое презрение к хирургии?

Я чувствовала себя глупой и дурной.

Последней пациенткой оказалась шикарная женщина сорока восьми лет, с безупречным макияжем. Она села и сразу рассказала, что на протяжении десяти лет была одна, а теперь живет с мужчиной на двадцать лет моложе нее. Плотно сжав колени и поставив на них сумку, она невозмутимо продолжала:

— У меня двое сыновей, двадцати и двадцати двух лет, но у моего приятеля детей нет. Менопауза у меня еще не наступила, месячные регулярные, и я бы хотела знать, могу ли я еще забеременеть.

В твоем-то возрасте? От парня, которому почти столько лет, сколько твоим сыновьям? У тебя с головой все в порядке?

Я посмотрела на Синюю Бороду. Скрестив руки на животе, он внимательно смотрел на пациентку.

— Раз менопауза не наступила, вы можете забеременеть, — спокойно сказал он. — Разумеется, ваша фертильность гораздо ниже, чем десять лет назад. Наверное, придется некоторое время провести в ожидании…

Ага, и если менопауза опередит беременность, это будет не так уж и плохо. Это огромный риск для тебя, да и ребенок хлебнет лиха, ведь ты умрешь, когда ему не исполнится и двадцати, видали мы таких.

— Да, я знаю, — сказала она и глазом не моргнув. — Мои яйцеклетки постарели. У меня только один вопрос: нужно ли мне пройти осмотр, чтобы узнать, способна ли я родить? Нужно ли принимать какие-нибудь таблетки?

Я вскочила. Если ты думаешь, что ты нас…

— Об этом не может быть и речи…