Как терпит это Надькин муж Василий было неизвестно, как и то, насколько успешно продвинулась Маргарита Тихоновна со сбором подписей. Но, по крайней мере, заброшенным или, тем более, отчаявшимся он явно не выглядел. Скорей, наоборот, производил впечатление человека, у которого жизнь явно удалась. Справедливости ради нужно сказать, что Вася, в общем и целом, был мужчиной без особых затей и претензий, да, что там греха таить, простоват был Вася, откровенно говоря, то есть никаких там звёзд ни с какого неба не хватал. Возможно, ещё и поэтому его всё устраивало. Да, он именно так и заявлял, если кто-нибудь, из самых, разумеется, что ни на есть добрых побуждений, брался объяснить ему, чем могут грозить им всем вообще, и его семье, в частности, Надькины, как бы это помягче выразиться, художества:
– А меня, – растягиваясь в улыбке от уха до уха, сообщал Василий, – всё устраивает. И смотрел выжидающе и даже призывно. При этом глаза в улыбке никакого участия не принимали. Замечая это человек, опрометчиво начавший разговор, чаще всего предпочитал ретироваться, чтобы ненароком не нарваться на откровения Василия, куда, по его мнению, следует отправляться тем, кого Надька не устраивает. Тем более, поговаривали, что прецеденты такие уже были.
Когда кто-нибудь из более-менее лояльного Надьке круга рассказывал ей о предпринимаемых Маргаритой Тихоновной усилиях, вплоть даже до попыток выдворения её из собственной квартиры, она лишь нетерпеливо поводила плечами. Так она делала всегда, если тема разговора представлялась ей, либо пустяковой и надуманной, либо вообще лишённой смысла.
– Маргарита, – отвечала она, – несчастная баба, а несчастные всегда злые…
Говоря об этом она, видимо, имела в виду тот факт, что Маргарита Тихоновна не поддерживала никаких отношений со своей единственной дочерью. А свою внучку даже в глаза не видела. Ни разу. Конфликт был затяжной и длился уже десять лет. Именно столько было внучке Маргариты Тихоновны. Этот ребёнок, косвенным, разумеется, образом и послужил причиной семейного раздора. Явившись на этот свет без спроса, в результате совершенно недопустимой, компрометирующей и в высшей степени оскорбительной связи дочери с однокурсником. Так считала Маргарита Тихоновна, ну и её муж, конечно тоже, хотя его мнением, собственно, никто и не интересовался. Это и так было понятно.
Злопыхатели, которых даже в их образцово-показательном доме, слава богу, хватало, рассказывали, что неприязнь Маргариты Тихоновны к Надьке возникла из-за того как раз, что Надежда, вследствие своей привычки бесцеремонно влезать в чужие дела и неуёмной социальной активности, весьма тесно граничащей с определённым недомыслием и ограниченностью, неоднократно выдавала Маргарите Тихоновне, под тем или иным соусом, варианты примирения с дочерью и внучкой. И даже в своей непроходимой глупости доходила до того, что предлагала (практически навязывала) своё в этом содействие. Надька выкладывала различные варианты, как опытная гадалка карты на стол, не глядя, а предвосхищая результат всем своим естеством, ибо в положительном исходе она нисколько не сомневалась. Помимо этого, она ссылалась на Костомарова, говорившего (исключительно ей, конечно) о том, что после примирения, жизнь Маргариты Тихоновны и её мужа, несомненно, изменится в лучшую сторону, и заиграет новыми красками, словом, приводила всё новые доказательства в пользу этой затеи, причём делала это, по своему обыкновению, прилюдно, широко и громогласно. Правда, совсем не долго. Ровно до тех пор, пока однажды Маргарита Тихоновна не пресекла Надькино выступление убийственно безжалостно и резко. Причём тоже при свидетелях. Речь Маргариты Тихоновны была не только гневной, но и многоаспектной. Она начала с Надькиной родословной и заявила, что сильно сомневается, в том, что Надькиными предками были люди, а не бесчувственные и назойливые животные. Она назвала не менее трёх психических заболеваний, которыми Надька, по всей вероятности, страдает. И искреннее сочувствовала её детям и мужу, видимо, тоже не слишком здоровому, раз терпит рядом с собой совершенно невменяемого человека. Маргарита Тихоновна выражала крайнее удивление, что Надька с таким набором омерзительных человеческих качеств до сих пор жива, и вполне определённо намекала на то, что это несложно исправить. Причём это может произойти гораздо быстрее, чем Надька думает. И она с удовольствием займётся этим самолично, если Надька хотя бы ещё раз посмеет сунуть свой длинный нос в то, что её ни в малейшей степени не касается. И Маргарита Тихоновна, еще, кажется, добавила, что с её стороны это даже не будет считаться преступлением, а наоборот благодеянием, которое она, Маргарита Тихоновна, доктор педагогических наук, проректор, математик и просто женщина готова оказать человечеству, избавив его от этой необразованной гремучей змеи, пригревшейся на доверчивой груди их образцово-показательного дома, с психическими, вдобавок, отклонениями по имени Надька.