Так вот, когда я думала о предстоящем вечере, у меня улучшалось не только настроение, но и повышался, в общем и целом, жизненный тонус. Я просто чувствовала это! Изменялся в сторону проникновенной бархатистости даже мой голос, розовели щёки, блестели глаза. Особенно явственно почему-то это происходило во время работы, возможно из-за контраста, так как работу свою я не любила, а наши со Светкой встречи, совсем наоборот. Но вот в этом состоянии приподнятого и радостного ожидания, я на время забывала о том, что преподавательская деятельность не доставляет мне ровным счётом никакого удовольствия и читала лекции на одном дыхании. Я была убедительна, остроумна, красноречива и находчива. И будто сами собой всплывали, как нельзя, кстати, интересные факты и припоминались нужные цифры. Я апеллировала яркими примерами, приводила настолько весомые аргументы, что это приводило в восторг меня саму. Но моё вдохновение подпитывалось не этими чёрными, карими, иногда голубыми и совсем редко зелёными глазами, смотревших на меня с изумлением, подозрением или любопытством… Иногда завороженно и недоверчиво, но никогда безучастно… Незаинтересованных или пустых глаз не было вообще в периоды этого моего экзальтированного состояния. И, понятно, что вдохновляли меня вовсе не эти склонённые над столом и тёмные, как правило, макушки моих студентов, тщетно старающихся законспектировать моё пламенное выступление. Вовсе не они питали этот благодатный и вдохновенный источник, нет… Он брал своё начало отнюдь не в этой аудитории, и даже не в этом здании, а значительно дальше… Далеко за его пределами… Он там, где можно будет потягивая со смаком креплённое вино, или маханув стопку водки/коньяка, спокойно закурить, и не напрягаясь слушать Светкин незатейливый трёп, вальяжно откинувшись к стене, неторопливо дождавшись своей очереди, поделиться тем, что кажется таким важным и глубоким на этом отрезке времени. И так тепло, так хорошо становится на душе. Так приятно сидеть вполоборота за маленьким кухонным столиком, с прорвавшейся на углах клеёнкой, – Надо будет в следующий раз купить дяде Коле новую, – читает Светка мои мысли, проследив за направлением взгляда. Я киваю, улыбаясь масленичными глазами, и почти люблю её в этот самый момент. И я там, где можно смотреть в дядь Колино окно, с потрескавшейся деревянной рамой, одновременно слушая, то возмущённый, то ровный, то ликующий голос, в зависимости от того, что она рассказывает и покачивать головой в такт её словам. А за окном то вздрагивает пожелтевшей листвой молодое деревце под несильным, но докучливым осенним дождём, то в свете фонаря, что как раз напротив старого окна старого дяди Коли, мелькают редкие снежинки, и мыслями уносишься далеко-далеко, пока Светкин голос, вдруг резко перейдя в совершенно другую тональность, возвращает меня снова в настоящее время какой-нибудь заезженной шуткой:
– Ну что, хорошие люди посидят-посидят, да и выпьют, верно?
Но оказалось, что в этот раз Светка, предлагая собраться узким кругом, имела в виду кое-что другое… Она выдержала паузу, зачем-то оглянулась по сторонам и как опытная подпольщица зашептала:
– Знакома с нашей новой лаборанткой? – она отстранилась и внимательно посмотрела на то, как я неуверенно киваю, – Да ты что?! Оля её зовут…Эх ты! Человек уже две недели, можно сказать, работает в нашем гадюшнике, а ты даже не сразу вспомнила, кого я имею в виду! – у Светки случались такие двусмысленные обороты в речи, и довольно часто, – Ну ничего, я вас познакомлю сегодня… Она классная, сегодня у неё тусим…
Ольга