Женский взгляд на кремлевскую жизнь

Так было и с бывшим, а теперь уже покойным руководителем администрации президента Николаем Егоровым, который показался Ельцину “своим” мужиком, и с Грачевым, и с Лебедем, и с Юмашевым, и со Степашиным. Это очень сентиментально, но по-ельцински. В этом нет очевидного здравого смысла и глубокого расчета на перспективу, но все другое в выборе людей для себя, для совместной работы, для периодических откровений долгое время было ему чуждо.

Именно таким, физически истощенным, но по-прежнему олицетворяющим силу и власть, умение лавировать в мутной политической воде, выбирать себе одних фаворитов и легко избавляться от других, Ельцин вступил во второй раз на тропу будущего президентства, вынужденного президентства…

Выборы действительно “породнили” не только старую и новую команду президента, но и журналистов, которым приходилось месяцами путешествовать по стране вместе с Борисом Николаевичем. Церемоний не было никаких. Помню, в Астрахани нас поселили на теплоходе, и только в нескольких каютах был умывальник и душ, поэтому приходилось мыться по очереди и журналистам, и помощникам президента. Все вели себя запросто — ели-пили на теплоходе в одном зале. Теперь уже бывшие помощники Бориса Ельцина — Георгий Сатаров, Юрий Батурин, а также его спичрайтер Людмила Пихоя, специалисты по имиджу Екатерина Егорова и Игорь Минтусов во время таких застолий советовались с нами, спрашивали, как президент сегодня выглядел, хорошо ли говорил, грамотно ли общался с людьми.

Это было очень тяжелое время для всех. Я не знаю, чего было больше, искреннего или наносного, но всеобщий порыв выбрать президентом именно Бориса Ельцина поглощал буквально всех. Он бередил самые потайные уголки души, щекотал нервы…

Мы жили на стареньком теплоходе, и казалось, что это и есть тот самый корабль, на котором Ельцин приплывет к новому президентству, а все мы к новой жизни…

Непотопляемость Ельцина, его исключительность, незаменимость тогда выглядела как его феномен. Он уже давно превратился в человека-символ, в олицетворение всех мыслимых и немыслимых политических поражений и побед, в памятник самому себе при жизни. Но тогда мало кто признавался себе в том, что на самом деле это ужасно, что это может привести к катастрофическим последствиям. Но произошло все именно так и гораздо быстрее, чем мы себе это представляли — Россия оказалась не просто в кризисе, но и в глубочайшей политической ловушке — кроме Ельцина — она, эта огромная, могучая, “непобедимая и несокрушимая”, не вырастила ни настоящего преемника, который мог бы со всей искренностью и засучив рукава если и не построить, то хотя бы не поломать того, что было создано за годы “ельцинской эпохи”.

Сегодня Ельцина нельзя убрать просто так, и если даже с ним случится самое плохое, страна и власть окажутся абсолютно неготовыми жить после Ельцина, без Ельцина, лучше (хуже), чем с Ельциным. Как это могло произойти?

Мы просто не заметили, как все эти годы сам президент, а потом и его соратники подготавливали почву не под нового главу государства, а лишь под него одного, “единственного и неповторимого". Желание иметь наследника странным образом противоречило у Бориса Николаевича с нежеланием видеть рядом этого самого наследника. Все эти годы политическая элита находилась в готовности “номер 1” лишь по одному поводу — не допустить никого другого, кроме Ельцина, как будто он собирался жить вечно…

Он давно уже переболел и самолюбованием, и самобичеванием, он может позволить себе говорить и делать все, что ему вздумается, и никогда не боится показаться смешным — великое качество! Сколько раз он бывал неловок — прилюдно поправлял слишком узкий рукав неудачно сшитого пиджака, шутя пытался сосватать в Екатеринбурге работниц кондитерской фабрики с местными курсантами военного училища (для поднятия рождаемости), упорно называл свердловского губернатора Эдуарда Росселя Эдуардом Амбросиевичем (как Шеварднадзе), выбрасывал письменные речи и говорил экспромты, часто неудачные, а иногда и просто смешные, мог перепутать страну или фамилию чиновника. Одно время такая неловкость придавала ему какой-то шарм… Но это не могло продолжаться до бесконечности.

Понимает ли он сегодня, что происходит в стране? Видит ли лукавство тех, кто считается близким окружением? Осознает ли, что для любого, пусть самого выдающегося деятеля, наступает вечер? Думаю, что не до конца. Он продолжает сражаться с собственным имиджем, который последнее время его подводит все больше и больше. Выборы 1996 года не должны повторяться.

Конечно, Борис Ельцин не хочет уходить. Он очень любит людей. Он любит власть как таковую, и в особенности те ее механизмы, которые то и дело можно дергать за ниточку, а то и трясти, как мичуринскую грушу. Как же можно со всем этим расстаться!