Жены и дочери

− Конечно, — ответила та, сильно желая ответить "нет". Молли не повернулась к ней, поэтому Синтия встала у нее за спиной и обняла Молли за талию, заглянув через плечо и вытянув губы для поцелуя. Молли не могла сопротивляться этим действиям — немой просьбе о ласке. Но мгновение назад она поймала в зеркале отражение двух девушек. Ее самой: с бледным лицом и красными глазами, губы испачканы ежевичным соком, локоны спутаны, шляпка криво надета, а платье порвано. И такой непохожей Синтии: с ярким румянцем на лице, в нарядном, элегантном платье. "Ох, неудивительно!" — подумала Молли, поворачиваясь и обнимая Синтию, она на мгновение положила голову ей на плечо — тяжелую, больную голову, что искала преданную подушку в эту минуту безысходности. В следующий миг она поднялась и, взяв руки Синтии в свои, подержала их немного, чтобы лучше читать на ее лице.

− Синтия, ты ведь сильно его любишь?

Синтия слегка вздрогнула от проницательной неподвижности этих глаз.

− Ты произносишь это, как торжественное заклинание, Молли! — сказала она, рассмеявшись, чтобы скрыть свою нервозность, а затем посмотрела на Молли. — Ты считаешь, я не предоставила тому доказательств? Но ты же знаешь, я часто говорила тебе, что у меня нет таланта любить. Я говорила ему почти то же самое. Я умею уважать, и, думаю, умею восхищаться, и я умею нравиться, но я никогда не чувствовала, что меня целиком захватила любовь к кому-то, даже к тебе, малышка Молли, а я уверена, что люблю тебя больше, чем…

− Нет, не говори, — сказала Молли, закрывая рот Синтии рукой, почти в нетерпении. — Нет, нет, я не стану тебя слушать… Я не должна была спрашивать тебя… это заставляет тебя лгать!

− Почему, Молли?! — воскликнула Синтия, в свою очередь пытаясь прочесть на лице Молли. — Что с тобой? Можно подумать, что ты сама любишь его.

− Я? — спросила Молли, вся кровь внезапно прилила к ее сердцу, затем отхлынула, и она нашла мужество заговорить, и она сказала правду, как считала, хотя не настоящую правду.

− Я люблю его. Я думаю, ты завоевала любовь принца среди мужчин. Я горжусь, вспоминая, что он был мне как брат, и я люблю его как сестра, и я люблю тебя вдвойне, потому что он удостоил тебя своей любовью.

− Полно, это совсем не лестно! — произнесла Синтия, смеясь, довольная тем, что услышала похвалы в адрес возлюбленного, и даже пожелала принизить его, чтобы услышать больше.

− Полагаю, он вполне приятный, и слишком образован и умен для такой глупой девушки, как я. Но даже ты должна признать, что он очень прост и неуклюж. А я люблю милые вещицы и милых людей.

− Синтия, я не стану разговаривать с тобой о нем. Ты не думаешь того, что говоришь, и ты говоришь это только из противоречия, потому что я хвалю его. Он не будет очернен тобой даже в шутку.

− Хорошо, тогда мы совсем не будем говорить о нем. Я была так удивлена, когда он начал говорить… поэтому… — Синтия выглядела прелестно, краснея и вспоминая его слова и взгляды, улыбаясь так, что на щеках появлялись ямочки. Внезапно она вернулась в настоящее, и ее взгляд упал на лист, полный ежевики — широкий, зеленый лист, такой свежий и жесткий, когда Молли сорвала его около часа назад, а теперь мягкий и вялый, уже увядающий. Молли тоже это увидела и почувствовала странное сочувствие и жалость к бедному неживому листу.

− О! Какая ежевика! Ты собрала ее для меня, я знаю! — сказала Синтия, села и принялась есть ягоды, легко касаясь их кончиками тонких пальчиков, и бросая каждую зрелую ягодку в открытый рот. Съев около половины, она внезапно резко остановилась.

− Как бы мне хотелось уехать с ним в Париж! — воскликнула она. — Думаю, это было бы неприлично, но зато как приятно! Помню в Булони (еще ягодка), я обычно завидовала англичанам, которые отправлялись в Париж. Мне тогда казалось, будто бы никто не останавливается в Булони кроме скучных, глупых школьниц!

− Когда он там будет? — спросила Молли.

− В среду, он сказал. Я должна написать ему туда. Во всяком случае, он собирался написать мне.

Молли продолжила приводить платье в порядок, молча, тихо и деловито. Синтия, хотя и сидела неподвижно, казалась очень беспокойной. Как сильно Молли хотелось, чтобы она ушла!

− Возможно, в конце концов, — заметила Синтия, видимо, поразмышляв, — мы никогда не поженимся.

− Почему ты так говоришь? — спросила Молли почти с горечью. — У тебя нет причин так думать, поэтому мне удивительно, как ты можешь такое предполагать, даже на мгновение.

− Ох! — ответила Синтия, — ты не должна воспринимать меня au grand serieux. Я не думаю того, что говорю, но сейчас все кажется сном. И все же я думаю, шансы равны… шансы за и против нашего брака, я имею ввиду. Два года! Это долгий срок! Он может изменить свое решение, или я могу. Или кто-нибудь еще появится, и я могу обручиться с ним. Что ты думаешь об этом, Молли? Я совершенно не беру во внимание такие мрачные вещи, как смерть. Все же за два года многое может случиться.

− Не говори так, Синтия, пожалуйста, не надо, — жалобно сказала Молли. — Можно подумать, что ты не любишь его, а он так любит тебя.