Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023]

Обыкновенно молодые люди приходили к семейному чаю в столовую, выпивали по две чашки, жевали хлеб и гренки, а затем исчезали. В этот вечер мистер Гибсон украдкой поглядывал из-под длинных ресниц на их лица, стараясь, против своего обыкновения, сохранять непринужденный тон и поддерживать оживленную беседу на общие темы. Он видел, что мистер Уинн с трудом удерживается от смеха, а лицо и рыжие волосы мистера Кокса пылают яростнее обыкновенного, и весь его вид и поведение выдают возмущение и негодование.

«Ах вот, значит, как», — подумал мистер Гибсон и изготовился к бою. Он не последовал за Молли и мисс Эйр в гостиную, как обычно, а оставался сидеть, делая вид, что читает газету, пока Бетайя, лицо которой распухло от слез, убирала со стола с видом горестным и оскорбленным. Не прошло и пяти минут, как раздался ожидаемый стук в дверь.

— Могу я поговорить с вами, сэр? — спросил невидимый за дверью мистер Кокс.

— Разумеется. Входите, мистер Кокс. Я как раз хотел побеседовать с вами об этом каталоге Корбина. Садитесь, прошу вас.

— Я совсем не об этом, сэр, хотел… желал… Нет, спасибо, я предпочитаю стоять. — И он остался стоять, всем своим видом выражая оскорбленное достоинство. — Я по поводу письма, сэр, — этого письма с оскорбительным предписанием, сэр.

— Оскорбительным предписанием? Меня удивляет подобное слово в применении к любому моему предписанию, хотя, разумеется, пациенты порой бывают оскорблены, когда им сообщают об истинной природе их недуга, а могут счесть оскорбительным и прописанное им лекарство.

— Я не просил вас прописывать мне лекарство.

— Вот как? Тогда, значит, вы — тот самый мастер Кокс, который послал через Бетайю записку? К вашему сведению, это стоило ей места. Вдобавок это очень глупое письмо.

— Такое поведение недостойно джентльмена, сэр, — вы перехватили письмо, вскрыли его и прочли слова, не для вас предназначенные.

— Безусловно, не для меня! — согласился мистер Гибсон, и по его лицу промелькнула легкая улыбка, не замеченная негодующим мистером Коксом. — Когда-то, помню, считалось, что я весьма недурен собой, и смею сказать, я был не меньшим фатом, чем всякий другой в двадцать лет, но даже тогда я едва ли поверил бы, что все эти очаровательные комплименты адресованы мне.

— Это поведение недостойно джентльмена, сэр, — запинаясь, повторил мистер Кокс. Он собирался сказать что-то еще, но мистер Гибсон опередил его:

— И позвольте вам сказать, молодой человек, — в голосе мистера Гибсона появилась внезапная суровость, — что ваш поступок можно извинить, только принимая во внимание ваш юный возраст и крайнее невежество в том, что считается законами семейной чести. Я принял вас в свой дом как члена семьи… вы склонили одну из моих служанок… подкупив ее, несомненно…

— Ей-богу, сэр! Я не давал ей ни пенни.

— Так вам надо было это сделать. Всегда следует платить тем, кто делает за вас грязную работу.

— Только что, сэр, вы назвали это подкупом, — пробормотал мистер Кокс.

Не обращая внимания на его слова, мистер Гибсон продолжал:

— …склонили одну из моих служанок, заставив рисковать своим местом — даже не предложив ей за это ни малейшей компенсации, — тайно передать письмо моей дочери, совсем еще ребенку.

— Мисс Гибсон почти семнадцать лет, сэр! Я сам слышал, как вы это на днях говорили, — возразил двадцатилетний мистер Кокс. И снова мистер Гибсон пропустил мимо ушей его замечание:

— Вам было нежелательно, чтобы это письмо увидел ее отец, который доверился, безусловно, вашей чести, приняв вас в свой дом. Сын вашего отца — я хорошо знаю майора Кокса — должен был прийти ко мне и сказать честно и открыто: «Мистер Гибсон, я люблю — или воображаю, что люблю, — вашу дочь. Я не считаю правильным скрывать это от вас, хотя я не способен заработать ни пенни, и, так как не могу в ближайшие годы рассчитывать на возможность самостоятельно прокормить даже самого себя, я ни слова не скажу о моих чувствах — или моих воображаемых чувствах — самой молодой леди». Вот что должен был сказать сын вашего отца, хотя, разумеется, еще лучше была бы пара гранов сдержанного молчания.

— А если бы я сказал так, сэр… наверно, мне следовало сказать так, — спросил мистер Кокс с торопливым беспокойством, — что бы вы ответили? Вы отнеслись бы с сочувствием к моей любви, сэр?

— Скорее всего, я сказал бы (не поручусь за точность слов в таком гипотетическом случае), что вы — молодой дурак, но не бесчестный молодой дурак и что вам не следует позволять своим мыслям вертеться вокруг вашей ребячьей влюбленности до того, что вы раздуете ее в настоящую страсть. И пожалуй, в порядке компенсации за причиненное, возможно, унижение я порекомендовал бы вам вступить в Холлингфордский крикетный клуб и как можно чаще предоставлял бы вам свободное время по субботам. Но при существующем положении дел я должен написать агенту вашего отца в Лондоне и просить его забрать вас из моего дома. Я верну, разумеется, плату за ваше обучение, что даст вам возможность начать его заново под руководством другого врача.