Прошел месяц — медовый месяц новобрачных, радостный месяц обретения сил и здоровья молодой матери, «слепого горя первый срок» овдовевшей или лишившейся ребенка женщины, срок наказания, каторжных работ и одиночного заключения какого-нибудь павшего духом, отчаявшегося бедняка.
«Был болен; в темнице был, и вы пришли ко мне». Будем ли так взысканы вы или я? Но я знаю такого человека. Некий седовласый мастер-литейщик многие годы посещал по воскресеньям несчастных, томившихся в манчестерской тюрьме, причем он не только утешал их и давал советы, но помогал вернуться на путь добродетели и вновь обрести душевный мир, становясь их поручителем перед теми, кто соглашался дать им работу, и никогда не покидал беднягу, однажды обратившегося к нему за помощью.
Срок наказания Эстер окончился. Она получила хороший отзыв в журнале начальника тюрьмы: за день она нащипывала столько пеньки, сколько полагалось, ни разу не была наказана работой на ножной мельнице, не грубила и вела себя тихо. И она снова очутилась на свободе. Дверь тюрьмы гулко захлопнулась за ней, и ей показалось, будто ее лишили родного дома — ибо какой другой приют могла она найти в этот холодный, унылый день, оказавшись на улице, без крова и без гроша в кармане.
Но она недолго стояла в нерешительности. С упорством безумия она день и ночь думала только об одном — о том, как спасти Мэри (единственную дочь ее покойной сестры, эту крошку, которую она так любила и баловала в те дни, когда сама еще не запятнала себя грехом), как совлечь ее с наклонного пути, ведущего в бездну порока. К кому обратиться, кого просить о помощи? У нее не хватило бы духу снова заговорить с Джоном Бартоном; ей становилось страшно при одном воспоминании о том, как он злобно оттолкнул ее и еще более злобно говорил с ней. Признаться же самой Мэри, кем она стала, Эстер не могла себя заставить — это было бы хуже смерти, хотя порой ей казалось, что это было бы самым грозным, самым убедительным предупреждением. Она должна с кем-то поговорить, обязана. Но с кем? Она боялась обратиться к какой-нибудь своей прежней знакомой, не говоря уже о том, что среди них вряд ли нашлась бы женщина достаточно умная, тактичная и добрая для выполнения подобного поручения.
Кому могла рассказать свою историю всеми отверженная проститутка? Кто захотел бы помочь ей в минуту нужды? Она — как прокаженная, и все сторонятся ее, боясь прослыть нечистыми.
За время своих ночных скитаний ей случалось узнавать привычки и излюбленные места прогулок многих, кто и не подозревал, что за ним следит жалкая пария. Разумеется, ее особенно интересовали времяпрепровождение и спутники тех, кого она знала в те дни, которые некогда казались ей однообразными и тяжелыми трудовыми буднями, а сейчас, в воспоминаниях, представлялись такими счастливыми и безоблачными. Поэтому, как мы уже видели, она знала, где найти Джона Бартона в ту злополучную ночь, когда их встреча лишь вызвала в нем гнев, а ее обрекла на месячное пребывание в тюрьме. Заметила Эстер и то, что Бартон по-прежнему дружен с Уилсонами. Она видела, как он прогуливался и беседовал то с отцом, то с сыном, которые ведь были когда-то и ее друзьями, и она пролила никем не замеченные и не оцененные слезы, когда случайно узнала о внезапной смерти Джорджа Уилсона. И вот ей пришла в голову мысль, что сын Джорджа, товарищ детских игр Мэри, который заменял ей в дни детства старшего брата, наверное, согласится выслушать ее и сумеет найти способ уберечь и спасти Мэри.
Обо всем этом Эстер передумала, пока сидела в тюрьме, и сейчас, когда она вышла оттуда, эта ясная цель спасла ее от безнадежного отчаяния, которое неминуемо охватило бы ее после освобождения.
В тот же вечер она пораньше пришла к литейной, где, как она знала, работал Джем. Но он задержался дольше обычного, так как надо было что-то подготовить к завтрашнему дню. Эстер устала и начала терять терпение. Ведь уже много рабочих вышло из двери в длинной глухой кирпичной стене, и Эстер, не обращая внимания на оскорбления и ругательства, пытливо вглядывалась каждому в лицо. Она решила, что Джем, вероятно, ушел домой раньше. «Еще раз пройдусь по улице, — подумала Эстер, — и уйду».