Недели через две, когда Красников понемногу начал ходить, опираясь на костыли, вошла медсестра Аня, курносая и смешливая девчонка, и, пошарив по палате глазами, произнесла без обычной беспечной улыбки:
— Красников, вам надо в одиннадцатый кабинет. Это на первом этаже… — Помолчала, глядя на него так, точно видела впервые, спросила: — Дойдете сами, или на каталке?
— Дойду, — сказал Красников весело.
— Полотенце возьми на всякий случай, — посоветовал сосед с койки у окна, старшина второй статьи Тимохин, как раз с того охотника, на котором везли Красникова в Новороссийск, раненный во время налета немецких самолетов.
— Не надо полотенца, — все так же серьезно отвергла совет старшины медсестра. И вышла.
— Что за кабинет? — спросил Красников, натягивая на себя больничную пижаму.
— Там узнаешь.
— И нам расскажешь.
— Может, в нем особо отличившимся наливают по сто грамм перед обедом, — неслись со всех сторон жизнерадостные голоса.
— Не перепей, смотри, — мрачно посоветовал пожилой старшина-артиллерист Бабичев. — А то швы разойдутся.
На двери кабинета, расположившегося в темном ответвлении от главного коридора, между запасным выходом и красным пожарным щитом, тускло отсвечивала латунная табличка с номером «11». И никаких надписей. Да и сам коридор был каким-то мрачным и неприбранным: здесь стояли запасные рамы, ящики, пустые шкафы с запыленными стеклами. Было и отличие от прочих кабинетов: дерматиновая обивка двери, под которой угадывался толстый слой ваты.
Красников огляделся, пожал плечами и постучал.
Никто не ответил.
Он толкнул дверь, заглянул в образовавшуюся щель и увидел совсем близко от себя стол, за столом согнувшуюся фигуру человека в габардиновой гимнастерке с голубыми петлицами ВВС и одной шпалой.
— Разрешите, товарищ капитан? — спросил Красников.
Капитан поднял лысеющую голову, несколько долгих мгновений разглядывал Красникова, точно прикидывая, пускать его за порог или не пускать, так что Красников решил объяснить свой приход:
— Мне сказали: в одиннадцатый кабинет… Может, это не к вам?
— Ко мне. Заходи.
Красников вошел, представился:
— Старший сержант Красников. — И добавил не слишком уверенно: — Андрей Александрович.
— Садись, Андрей Александрович, — велел капитан и откинулся на спинку стула.
Красников с трудом опустился на краешек табурета, вытянул больную ногу, костыли прислонил к стене. Все это время капитан внимательно следил за каждым его движением.
Умостившись, Красников глянул на капитана, но тот сидел спиной к окну, за которым ярко блестела на солнце жестяная листва магнолии и ее, похожие на водяные лилии, ослепительно белые цветы, так что разглядеть лицо капитана удалось далеко не сразу. А оно ничем особенным не отличалось, разве что нос широкий да будто расплющенный, каким бывают носы у иных боксеров, да шея короткая, да глаза маленькие и близко посаженные друг к другу, а какого цвета глаза, не разглядишь.
Красников сразу же догадался, что этот человек из особого отдела, а голубые авиационные петлицы — это так, для маскировки, что вызвал он его, Красникова, с какой-то целью, и оттого, что капитан продолжал молча разглядывать Красникова, что во всем этом была какая-то непонятная, но пугающая тайна, Красников, человек неробкого десятка, оробел, хотя никакой вины за собой не чувствовал.