Жернова истории

– Очень не хочу оказаться хорошим пророком, но тем, кто попробует встать поперек укрепившейся государственной машины, времена якобинского террора, когда Робеспьер расправлялся с дантонистами, «бешеными», эбертистами, с Шометтом, а потом и вообще с любыми подозрительными, в том числе из круга собственных друзей, скоро покажутся детским рождественским праздником! И не только оттого, что вожди трясутся за свои кресла, но и потому, что жестокая схватка за будущее страны не оставит места открытым дискуссиям, сомнениям и колебаниям. Такова объективная логика борьбы СССР за выживание в капиталистическом окружении! – Меня переполняла досада на самого себя, предчувствие неудачи, сожаление о зря потраченных усилиях, и надо всем этим витал грозный призрак грядущего «Большого Террора».

Видимо, когда я произносил эти слова, вид у меня сделался настолько мрачным, что в глазах Троцкого мне показалась не только настороженность, но и нечто вроде испуга.

– Ладно, – махнул я рукой, – придется привыкать к судьбе Кассандры. Как я теперь догадываюсь, к ее пророчествам не прислушивались вовсе не потому, что таково было проклятие богов, а попросту потому, что никто не хотел глядеть в глаза неприятной правде. – И после недолгой паузы я добавил: – Вы сейчас готовите издание своих сочинений. Не поддавайтесь искушению извалять в грязи Зиновьева с Каменевым. Вам это ничего не даст, вы только спровоцируете санкционированные сверху усилия по фальсификации истории Октября, а Зиновьева и Каменева поставите в еще большую зависимость от милости Сталина. На хрена вам, извините за грубость, такой результат? Не советую вам втягиваться в еще одну дискуссию. Не пройдет и года, как официальным партийным каноном будет объявлена возможность построения социализма в одной отдельно взятой стране…

Видя, что Троцкий уже готов взорваться возражениями, я останавливаю его:

– Лев Давидович, да ясно же, что с точки зрения марксизма это полная чушь, а уж для России – особенно. Но не об этом речь. Речь о том, что без этого лозунга пребывание коммунистической партии у власти в Советской России лишается политического смысла. «Партия бесконечного ожидания мировой революции» – так, что ли? Если мы быстренько не смастерим на коленке социализм – зачем тогда коммунистическая партия держит власть, разогнав всех конкурентов? А этот лозунг придаст большевикам легитимность хотя бы в глазах пролетариата, а заодно послужит и индульгенцией за все жестокие меры, за все грехи, ошибки и даже преступления – ведь это же ради благой цели!

Кажется, все сказано. Пора заканчивать:

– Верить мне или не верить – вам решать. Свою голову я вам не приставлю. Что мог – сделал. «Я сказал – и спас свою душу». Последний совет, который могу дать: когда умрет Ленин, вам обязательно надо быть в Москве и присутствовать на его похоронах, каково бы ни было состояние вашего здоровья. Поэтому последнюю декаду января никуда не отлучайтесь. – И тут внезапно для Троцкого я покидаю стихию родного русского языка. – Don’t think, I am tricking you. Playing dirty games with the Revolutionary Military Council chairman is not my life’s biggest wish. [Не думайте, что я вас дурачу. Играть в грязные игры с председателем Революционного военного совета – это вовсе не мечта всей моей жизни.] – добавляю я на беглом английском. – Честь имею! – Щелчок каблуками ботинок, четкий поворот через левое плечо – и, печатая шаг, я покидаю кабинет наркомвоенмора.

Уже взявшись за ручку двери, я вспоминаю и бросаю через плечо:

– I can add that sixth of December, the Conservatives in the Great Britain will meet with a big failure in the parliamentary elections. They will receive almost one hundred seats less, than Labor and Liberal parties combined. [Я могу добавить, что шестого декабря в Великобритании консерваторы столкнутся с большим провалом на парламентских выборах. Они получат почти на сотню мест меньше, чем лейбористская и либеральная партии вместе.] – Решительным движением распахиваю дверь и аккуратно захлопываю ее за собой.

Все. Больше у меня контактов с Председателем РВСР не будет. Черт, вся рубашка мокрая от пота после этой беседы!

Тот же щеголеватый военный, что провожал меня до кабинета, встает из-за стола в приемной:

– Виктор Валентинович, пожалуйста, ваш пропуск.

Нет проблем. Протягиваю ему бумажку.

– Позвольте, я провожу вас на выход.

И мы начинаем обратный путь по коридорам, и вновь щеголеватый проводит меня через все посты до самого выхода по своему удостоверению. На выходе я прощаюсь с ним, поворачиваю из подъезда налево, перехожу улицу и медленно иду по бульварам к дому. Да, как бы меня, буквально взмокшего после столь насыщенного разговора, не просквозило ненароком на ноябрьском ветру, несмотря на пальто! Ускоряю шаг, чтобы разогреться на ходу и не успеть простудиться по дороге домой.

* * *

Лев Давидович, не вставая с кресла, молча проводил взглядом спину Осецкого, удалявшегося к двери, и когда дверь захлопнулась, тяжело уронил голову на сложенные руки. Разговор измотал его до предела.