Жертва 2117

– В таком случае мы договорились неправильно. Ты оплатил мою поездку на Кипр, но еще ты жил в этой квартире, а женщин держали в заточении в моей спальне. И ты не заплатил за то, что теперь меня ищет какой-то человек. Это стоит денег, Галиб.

– Галиб не платит за ночлег, это мы обсуждали.

– А две женщины? А кровь в постели? А то, что вы съели, питание? Все это стоит денег, Галиб. – Прищурившись, он наклонился вперед. – Тебя ищут во всей Европе, и только я знаю, как ты выглядишь без бороды, не забывай об этом. Так что, если ты не заплатишь, пеняй на себя.

Галиб посмотрел на подручного, потом перевел взгляд на фотографа и пульсирующую жилку на его горле.

– Да, я понимаю, Синяя Куртка. И сколько же, по-твоему, я должен тебе заплатить за все? Сто евро?

– Да, сто евро и еще пять тысяч евро за молчание.

– За молчание, говоришь. Гм… – Он кивнул человеку за спиной. – Ты слышал когда-нибудь о козе, которую привязывают на краю джунглей, чтобы подманивать тигра? И когда тигр приходит к этой козе, то совершенно неожиданно находит там свою смерть. А коза на привязи терпеливо ждет, и никогда нельзя ошибиться, встретив ее в джунглях.

Галиб почувствовал в руке нож, который подсунул за спиной его подручный.

– Но мы отвлеклись. Ты прав, конечно. Я задолжал тебе за помощь и за то, что ты будешь держать язык за зубами. Ведь на этом основана жизнь, правда, Варберг?

Молниеносным движением он выхватил нож, и фотограф вскочил с дивана, не спуская взгляда с остро заточенного лезвия.

Они ждали, пока улица не станет пустынной. Несмотря на боль в ушибленных ребрах, женщины следовали за мужчинами без единого звука и оказали слабое сопротивление, лишь когда их сажали в «вольво».

– Переезжай на другую сторону и остановись на углу, Хамид, чтобы нам было видно, кто входит и выходит из дома, – сказал Галиб.

Он повернулся к заднему сиденью, где лежали две женщины, прижавшись щекой друг к другу и полностью отключившись.

– Нам надо поторопиться, до Франкфурта еще много километров, – сказал Хамид.

Галиб посмотрел на него:

– Я знаю, но у тех, кто нас ждет, много времени.

Прошло с четверть часа, и люди начали возвращаться домой после работы.

– А что потом было с тем датчанином в филиале Абу-Грейб? – нарушил тишину Хамид. – Ты был там, когда его привезли?

– Да, я работал в этом филиале. Оказался там, как только мне исполнился двадцать один год.

– Ты был надзирателем?

Галиб усмехнулся:

– Да, это тоже. Надзиратель с широкими полномочиями, можно и так сказать. Я заставлял их говорить. Любым способом. Завоевывал их доверие или избивал их, что делало их разговорчивее.

– А датчанин?

– Да, датчанин – это особый случай. Он не был похож на всех этих изнеженных кукол, которые визжали и вопили, когда им на шею набрасывали петлю за оскорбление нашего президента…

– Но он все еще жив, и я не понимаю – как?..

Это правда, датчанин был все еще жив, и Галиб должен был благодарить за это только себя самого. Но пусть Аллах будет к нему милостив.

Он повернулся в сторону бокового окна автомобиля и оказался лицом к лицу с мужчиной в большом зимнем пальто и синем шарфе, который терпеливо ждал, стоя на перекрестке.

Галиб отвел взгляд.

Солдаты заставляли датчанина смотреть в лица умерших, чтобы он мог заглянуть каждому в глаза, плевали и оскорбляли его, чтобы до него дошло, что месть за каждого будет во много раз страшнее.

Хотя тьма уже опускалась на внутренний двор тюрьмы, Галибу было видно, что этот человек обливается потом, но не говорит ни слова, и ничего не изменилось, когда начались первые допросы. Только когда подсоединили электроды к его соскам и в пятый раз включили ток, он заговорил. Несмотря на боль, он произносил слова совершенно четко, но обороты и интонация показывали, что его арабский не настоящий иракский диалект.

– Меня зовут Заид аль-Асади, и я – гражданин Дании, – сказал он. – Но ни датское гражданство, ни связь с представительством ООН не имеют никакого отношения к тому, что произошло здесь сегодня. Мы действовали только с целью освободить одного заключенного. Ничего другого я вам не скажу. Делайте что хотите, это ни на что не повлияет.

Он выдержал пять часов, прежде чем потерял сознание; его перетащили в одиночную камеру в коридор смертников. Как-то раньше они потеряли заключенного во время подобного допроса, но сейчас этого нельзя было допустить, и вот тут появился Абдул, он же Галиб.

– Ты должен завоевать его доверие, Абдул, и ты должен сделать две вещи, – сказал руководитель допроса. – Ты должен рассказать ему, что твоя семья живет в том же квартале, что и его жена и дети. И еще ты сегодня же ночью должен позаботиться о том, чтобы мать и дети были изолированы, сможешь?

– Да, у меня есть такое место. Я скажу его жене, что им грозит опасность, потому что муж не хочет говорить, а я хочу им помочь.

Тот, что руководил допросом, остался доволен.

– И об этом ты должен рассказать Заиду аль-Асади. Завтра утром, перед тем как мы вызовем его, ты шепнешь, что ты на его стороне и хочешь только добра его семье. Что ты спрятал их в надежном месте, иначе их используют против него же.