Жертва

К тому времени, когда она дошла до Шестьдесят четвертой улицы, кофе начал свою работу. И без того неспокойная в свои лучшие минуты, выпив чашечку кофе, она просто сходила с ума, мысли бешено роились в ее мозгу. Ей нравился этот взрыв эмоций, и она с особым удовольствием составляла планы на сегодняшний вечер, о котором мечтала долгие месяцы, и сейчас просто трепетала — так это было важно. Ни одному человеку на свете она не рассказывала о своих планах на сегодняшний вечер. А если кто-нибудь и спросит, она будет загадочной и сделает отсутствующее лицо. Четыре месяца она нажимала на всевозможные тайные пружины, чтобы заполучить это место, и она не собирается рисковать, чтобы упустить хоть мгновение предстоящего удовольствия. Неприятный порыв ветра пронесся вдруг по Мэдисон-авеню, ослепив всех, кто непредусмотрительно был без солнцезащитных очков. Какая-то малышка, едва протерев глазенки, внезапно отпустила руку своей матери и кинулась к Соне прямо на красный свет:

— Вы знаменитость, да?

Соня помотала головой и почти побежала прочь. Детей она не любила, потому что дети видели ее насквозь. Мужчины — никогда. Их слишком занимало долгое разглядывание ее стройного тела с удлиненными пропорциями или созерцание фиолетовых ирисов ее глаз.

Едва она появилась в студии, как все столпились вокруг нее, здороваясь, обнимая и целуя. Помощник отправился за кофе, в ладонь ей вложили «Нью-Йорк пост», и Джесон, гример, повязал большой нагрудник вокруг ее шеи.

— Никаких темных подглазий! Никаких мешков! Ах, Соня, как я тебя люблю! — закричал он, касаясь кисточкой красок.

— Чем от тебя несет? — Она пошевелила ноздрями. Джесон оглядел себя.

— А, «Соваж», — вспомнил он. — Мне так нравится этот сильный запах. Таков и я, дорогая, очень сильный!

— Напоминаешь мне моего братца, — она вновь смежила веки. — И очень кстати, потому что он как раз вернулся из Италии и мы сегодня вместе обедаем.

— Тот самый Марк Уинтон, который записал альбом фортепьянных импровизаций? — протянул Джесон.

Соня кивнула.

— Ну, поздравляю тебя, — вздохнул Джесон. — Обожаю этот альбом. — Он принялся накладывать тон на ее веки. — Но и фотография, надо сказать, не разочаровывает. Это он или не он? — Он поднял брови, заметив, как она искоса взглянула на него в зеркало.

— Да кому какое дело? — промямлила Соня, закрывая глаза.

— Мне! — завопил Джесон. — Расскажи мне, и я пошлю этот сюжет в «Нэшнл энквайрер», — хихикнул он. — Ну, а как насчет личной жизни этого красавчика? За ним, наверное, вьется хоровод блистательных малышек вроде Лиз Тейлор?

— Сексуальная жизнь малыша Марка — большая тайна, — сказала Соня. — Даже от него самого. Да у моей матери сердце разорвется, если он вдруг как-нибудь высунет нос из своей музыкальной норы и влюбится. Похоже, им обоим нравится думать, что он просто не встретил еще подходящей девушки!

— Вот и моя мамаша так считает, — кивнул Джесон, нажимая краем аппликатора с розовой пудрой на краешек ее века. — Ведь твоя мать пишет романы? Романтические бестселлеры?

— Н-да… — процедила Соня. — В моей семье все, как один, паршивые гении. Кроме моего бедного папы. Он умирает от рака в тюремном госпитале. — Она широко открыла один глаз, сверкнув им на Джесона, и добавила: — В тридцать девять лет!

Джесон покачал головой.

— Господи, какая тоска! — Он отступил назад, встретившись взглядом с ее глазами в зеркале. — Вот это и есть блеск! — заявил он. — Ты сможешь переплюнуть любого.

— Она послала Марка в Италию, — продолжала Соня, когда он вновь вернулся к ее макияжу, — и я поняла почему. Она думает, что в Италии меньше СПИДа, чем здесь.

— Так и есть! — прорычал Джесон. — СПИДа везде куда меньше!

— Ну, как бы то ни было, здесь или там, а Марк обязан быть жив и здоров, — сказала она. — Правда, я не принадлежу к его поклонницам.

— Не выносишь соперничества?

— Нет, — покачала она головой. — Просто я отчего-то не выношу пай-мальчиков.

— Закрой глаза, — скомандовал Джесон. — Мне Нужно подуть на твои веки.

Только те, кто хорошо знал, кто есть кто на Манхэттене, могли бы узнать их, хотя появление Сони и Марка в итальянском ресторане в районе Восточных Шестидесятых улиц вызвало сенсацию в зале. За каждым из них обычно следовали поклонники, и даже в дорогом, уединенном итальянском ресторане можно было встретить таких приверженцев. Люди за столиками перешептывались. То, что эти двое оказались здесь, подтверждало репутацию этого местечка. Соседи кидали на них любопытные взоры, довольно убеждаясь, что им предстоит созерцать эту парочку еще, по крайней мере, пару часов.

Соня и не подумала принарядиться, но ее внешность супермодели искупала все. Это лицо и эти длинные ноги значили куда больше, чем огромная спортивная сумка, висевшая на плече, черная маечка и короткая черная юбка под накидкой.