Жертва

Он с дребезгом поставил чашки и блюдца на черный металлический поднос с золотистой каемкой. Триш присмотрелась к рисунку в центре подноса и увидела листья салата, лепестки цветов и маленького слизня, очень похожего на настоящего. Пэдди собирался налить кипятка в заварочный чайник, но задел за него локтем и расплескал воду прямо на слизняка. Грохнув чайник обратно на стол, он закрыл крышкой заваренный чай и взял поднос.

Триш сообразила, что помощи лучше не предлагать, и просто открыла дверь в гостиную, чтобы пропустить туда Пэдди. Он разлил чай по чашкам, а в свою добавил изрядную порцию виски. Триш ничего не сказала и порадовалась собственной сдержанности, когда заметила, что Пэдди за ней наблюдает. Она показала ему язык.

— Вот так-то лучше, — сказал Пэдди. — Имей в виду, Триш, мне всегда приятно видеть тебя, но если ты собираешься вести себя, как моя собственная мать, то лучше не приходи. И для Мэг тоже не смей шпионить.

— Шпионить? — оскорбленно переспросила Триш. — Мэг всего-навсего попросила меня узнать, все ли с тобой в порядке.

— Это и называется «шпионить»! — отрезал Пэдди. — Давай-ка лучше рассказывай, как у тебя дела на работе. Как поживает твой толстый хахаль? Что угодно, только не надо зудеть про мое здоровье.

— Почему ты ушел от нас с мамой?

Она не собиралась задавать этот вопрос, но слова вырвались сами собой, и их было не вернуть. Наступило напряженное молчание. Триш знала, что нарушила табу, и чувствовала себя так, словно бросила камень в первый, очень хрупкий слой льда.

— Бога ради, Триш! Что ты ко мне лезешь?

«Посмотри, что ты наделала!» — сказала себе Триш.

Однако сказанного не вернуть. Вокруг с хрустом ломался тонкий лед, и она могла идти только вперед.

— Я не хотела тебя смущать, Пэдди, — сказала Триш и опустила глаза на слизняка, облитого водой. — Когда ты лежал в больнице, почти при смерти, я заново передумала обо всем, что чувствовала все эти годы и даже не понимала… А в тот день, когда я думала, что ты действительно умер, я… я решила, что должна наконец во всем разобраться. Скажи мне, Пэдди, почему ты ушел от нас?

Он вздохнул, а Триш снова подняла на него глаза. Пэдди смотрел в сторону. Отставив чашку с чаем, он налил себе в стакан виски и сделал глоток.

— Твоя мать — святая, — наконец проговорил он.

— Я знаю, — ответила Триш.

Она была рада, что Пэдди в конце концов это понял, однако на ее вопрос он не ответил.

— А я не хотел жить со святой, понимаешь? Если честно, я вообще не хотел заводить семью. Просто до меня не сразу дошло.

Триш почувствовала, как ей свело скулы, а в шею как будто вставили стальной прут.

— Не потому, что я не любил ее или тебя. Мы с тобой так здорово играли, когда ты была маленькая и любила пошуметь, и повозиться, и послушать всякие истории.

Триш кивнула.

— Я до сих пор некоторые из них помню.

— Только я не хотел жить по правилам. Не хотел быть разумным и опрятным. Не хотел взрослеть, понимаешь? Я каждый день ездил в тоскливый Биконсфилд и обратно. Выходил из электрички ровно в семь. Потом мы вместе с твоей матерью съедали по тарелке питательного супа и выпивали по бокалу вина, смотрели по телевизору какую-нибудь жуткую «мыльную оперу», а в половине одиннадцатого, черт побери, ложились спать.

Триш невольно улыбнулась, представив нарисованную Пэдди картину. Его голос в ответ на ее улыбку стал мягче и словно моложе.

— Я старался, Триш. Старался изо всех сил. Я знал, что Мэг нравится именно такая жизнь. Мало-помалу я стал задерживаться после работы, пропускать по рюмочке с сослуживцами, начал приходить домой слегка навеселе. Мэг нервничала и злилась, когда я будил тебя, чтобы поиграть, или отрывал от уроков, когда ты стала немного постарше. Потом мы садились ужинать, а еда была подгоревшей или переваренной, но Мэг никогда ни на что не жаловалась.

— Да, она никогда не жалуется. Для нее это вопрос чести.

— Было бы гораздо легче, если бы она все-таки жаловалась. Хоть иногда. Но нет! Она сидела с видом святой мученицы, которая никогда не позволяет себе повысить голос. До того дня, когда я понял, что должен заставить ее разозлиться.

Пэдди замолчал, глядя прямо перед собой, сквозь Триш. Она попыталась вспомнить, видела ли когда-нибудь мать разгневанной. «Только один раз», — подумала она. В тот единственный раз Мэг рассвирепела из-за сломанной плиты — стояла на кухне, орала на духовку и пинала ее ногами. Тогда Триш была потрясена этим зрелищем.

— Ну и как, заставил? — спросила она.

Пэдди покачал головой:

— Нет. Не смог, как ни старался. Поэтому однажды напился и ударил ее.

Триш почувствовала, как подпрыгнуло сердце, будто ее ударили кулаком в грудь. Пэдди, глядя на дочь, залился краской, словно именно ей он сделал что-то ужасное и непростительное.

— Но она все равно не разозлилась, — сказал он с вновь проснувшимся чувством обиды. — Ну, или не показала, что разозлилась. Наверное, посчитала, что это опустит ее до уровня такой свиньи, как я. Она ведь всегда хотела, чтобы я перестал маяться дурью и взялся за ум.

— Ну и что она сделала?