Жертва особого назначения

– Почему же? Он едва не убил тебя, ты это забыл? Он всучил тебе мешок фальшивого бабла и отправил на смерть в болота.

– Ты прекрасно знаешь, что все задумывалось не так, – не сдавался Подольски. – Мы пришли сюда для того, чтобы дать иракскому народу свободу от убивавшей его диктатуры. И мы не виноваты в том, как иракцы своей свободой воспользовались.

– А кто виноват? Маленькие зеленые человечки? – спросил я.

– Вы, куда бы ни пришли, везде поддерживаете тиранов и новую тиранию. Неужели вы не понимаете, что это путь в никуда, а?

Путь в никуда. Отлично сказано.

– Послушай, друг, – сказал я Подольски. – Раз время есть, я тебе кое-что объясню. Первое – я не узнаю, в какое дерьмо превратилась Америка. Все эти фрустации и все такое. Что касается меня – я живу по принципу: все, что происходит со мной, имеет причины во мне самом. Только я являюсь причиной всего, что со мной происходит. И знаешь, это правильно, потому что если я хочу что-то изменить, то меняю себя. Это намного проще, чем изменить кого-то. А вы все время меняете мир, получая раз за разом по морде. Говорите всякую хрень, что, мол, не ожидали, что будет именно это. Отвечайте за последствия, черт побери, а не успокаивайте себя. Это первое. Второе – у вас есть одна проблема. Вы готовы доверять первому встречному, если не знаете его. Это потом, когда он уже сделал что-то плохое, вы перестаете ему доверять. А у нас, у русских, опыта побольше, все-таки наше государство втрое старше вашего. И мы знаем про окружающие нас народы достаточно, чтобы знать, кому доверять, а кому нет. И третье, самое главное. Ваша демократия – это борьба, и вы это знаете. Проблема только в том, что здесь борются с использованием автомата Калашникова. Так было. Так есть. И, наверное, так будет в будущем. Ни вы, ни мы не можем с этим ничего поделать. Только если мы не боремся с тем, с чем не в силах бороться, то вы ведете себя как разгневанные дети, которые в ярости крушат об пол не понравившуюся им игрушку. И не надо больше об этом. Не хочу, на хрен, ничего слушать.

* * *

Караван машин появился почти сразу после того, как мы столь бесславно закончили свой пустой и бессмысленный разговор о свободе вообще и свободе применительно к Востоку, понимания не добавивший, но зато добавивший отчуждения. Караван был намного больше, чем я ожидал, – белый «Вольво-100» с дипломатическими номерами и трехцветным флажком на крыле и несколько внедорожников, в том числе бронированный и удлиненный «G500», на котором ездил…

Известный человек на нем ездил. Все в свое время.

Я хлопнул Подольски по плечу и кружным путем пошел на выход. Прикрывать меня… Большей глупости и не придумать. Да и что в своих стрелять? У Подольски было оружие получше – камера, которую мы установили. Если меня сейчас арестуют, то он уйдет и поднимет шум.

Я надеюсь, по крайней мере.

Но арестовывать меня, похоже, никто и не собирался. Меня остановили метров за двадцать от машин – охрана была мощной, первого разряда – и тщательно обыскали. Забрали оружие, проверили сканером, даже портативным рентгеновским, который способен выявлять взрывчатку, вшитую под кожу. Убедившись, что таковой не имеется, пропустили вперед. Из удлиненного «гелика»[35]выбрался Музыкант, из еще двух внедорожников вышли Павел Константинович и еще один человек, в котором я опознал москвича, одного из тех, кто приехал со спецгруппой. Как опознал? А только полный идиот будет носить шерстяной костюм в такую жару.

– Салам алейкум, – сказал я всем троим.

– Здесь поговорим? – спросил Павел Константинович.

– Может, в машине? – вытер пот москвич.

– Здесь, – сказал я. – Жив?

– Кто? – переспросил Музыкант.

– Красин. Жив?

– Откуда ты знаешь?

– Иначе он был бы здесь. И из вас троих не было бы по крайней мере одного.

Музыкант отрицательно покачал головой.

– Где?

– Близ Баакубы. Вчера вечером. И несколько человек ушли вместе с ним.

– Как?

– Взрыв. Их заманили в ловушку. Они шли по следу.

– Какому?

– Это не важно.

Наверное, и в самом деле не важно.

– Это Аль-Малик, верно?

А кто еще?

– У нас нет ничего кроме слов. Аль-Малик мертв, и это подтверждено анализом ДНК.

– Никто, кроме него, не мог заманить Красина в ловушку. К тому же у них личное. Для Аль-Малика война – во многом личное дело. И вы знаете, чьи это слова.

– Тебе пора возвращаться в команду, – подает голос Павел Константинович.

– Так я ничего не сделаю. Команда уже существует. Я там не нужен.

Москвич хочет что-то сказать, но благоразумно не говорит.

– Аль-Малика надо выманить из норы. До саммита несколько суток.

– У нас есть серьезный след. Аль-Малик – пустышка, дымовая завеса. Отвлекающий маневр.

– Так работайте по нему. Я-то зачем вам нужен?

Музыкант делает запрещающий знак рукой, пресекая высказывания.

– Что ты предлагаешь?

– Все просто. Я вернусь в Багдад. Я и буду ловушкой для Аль-Малика.

– Если он и в самом деле жив и нацелен на саммит глав государств, неужели ты думаешь, что он рискнет основным заданием ради тебя?

– Думаю. Аль-Малик вышел из того возраста, чтобы подчиняться. Как, впрочем, и я.