Жертва первой ошибки

Когда он приходил со службы, Ленка выбегала, крепенькая, как боровичок, обнимала, просилась на ручки, и что-то шевелилось в груди, какое-то эхо отцовских чувств, но так никогда и не прорвалось наружу. Он обнимал ее, подкидывал высоко, как она любила, но с облегчением отпускал, как только внимание девочки переключалось на что-то другое.

После свадьбы тесть сразу устроил ему перевод в Ленинград, так что только благодаря ему Федор смог перепрыгнуть сразу несколько ступенек карьерной лестницы. Конечно, Федор Макаров был и сам не дурак, но без влиятельной поддержки полз бы как улитка и к сорока годам добрался бы только до следователя по особо важным делам – и то не факт. Приехав в Ленинград, он был назначен помощником прокурора, а дальше уже развивал свою карьеру сам. Большего тесть сделать для него не мог, да и не надо было.

Татьяна пошла доучиваться в университет. Три года он кормил семью, ни разу не попрекнул жену этим обстоятельством и считал, что честно исполняет долг мужа и отца.

Татьяна оказалась прекрасной женой. Ее мать, кичившаяся своим каким-то нечеловечески дворянским происхождением и до сих пор, несмотря на долгий брак с коммунистом, жившая так, будто большевики пришли вчера и завтра обязательно уйдут, научила дочь великосветским манерам. Таня умела принять гостей, представиться нужным людям, очаровать так, чтобы не дать ложных надежд, завязать нужные отношения и не казаться при этом навязчивой. Она безукоризненно вела дом, ни разу не дала мужу повода для ревности и сама его не подозревала и не грузила своими проблемами. Карьера Федора, его интересы всегда были на первом месте, а что еще может пожелать человек?

Да, было что-то в прошлом, но Федор твердо знал: если вдруг случится война, то жена будет верно его ждать.

Шло время, Лена росла, а общих детей у них так и не появилось. Федор не слишком об этом жалел, ведь в глазах общественности они были полноценная семья. Иногда вдруг накатывала щемящая тоска, но быстро проходила, так что Федор не успевал понять, то ли это жажда отцовства, то ли страх смерти.

Крепенькая жизнерадостная Ленка все так же льнула к нему, он читал ей, катал на плечах и в такие минуты думал, что, наверное, хорошо, что бог не послал ему родного ребенка. Вдруг он не смог бы полюбить и его?

Как-то он сказал Тане, что она слишком сурова с дочерью, получил в ответ отповедь, мол, она лучше знает, как воспитывать своего ребенка, и подумал, что это и правда не его дело. И много лет соблюдал строгий нейтралитет, до тех пор, пока повзрослевшая Ленка не вякнула, что хочет в детский дом. Она в истерике топала ногами и вопила как заведенная: «Отдайте меня в детдом! Отдайте меня в интернат!»

Он тогда вышел из себя, дал ей подзатыльник и накричал, чтобы она не просилась туда, о чем ничего не знает. Ленка, до этого ни разу не видевшая его в гневе, от неожиданности успокоилась, зато Татьяна устроила ему жуткую взбучку, что посмел коснуться ее дочери.

После этого Федор окончательно отстранился от воспитания Лены. Иногда хотелось сказать жене, да, дочь не подарок, грубая, резкая, своенравная, но по долгу службы ему приходится видеть, что творят по-настоящему трудные подростки. Они пьют, воруют, занимаются проституцией, употребляют наркотики. Их родителям Ленка показалась бы просто ребенком мечты. С другой стороны, было ему что и дочери рассказать о том, какие бывают родители, поэтому он молчал, хранил нейтралитет. Настоящие скандалы в их доме были редкостью, в основном висела просто тяжелая свинцовая атмосфера, густой наэлектризованный воздух, в котором не знаешь как повернуться, чтобы не рвануло. Но это и называется семейная жизнь, в которой женщина всегда задает тон. И тут либо вертись и лебези перед своей половиной, как делает тесть, либо живи каждый сам по себе.

Можно страдать, что нет теплоты, любви, страсти, но их вообще нет. В природе не существует, а то, что люди за это принимают, – не более чем распущенность, порожденная ленивым и бесцельным существованием.

И девушка с ее улыбкой и тонкими духами не более чем морок. Фантазия стареющего мужика. Башмачников или его малахольные приспешники психоанализа сказали бы, что это сработала аэрофобия, которую Федор в себе подавлял. Страх смерти может делать с человеком все что угодно, в том числе внушать ему любовь к первой же попавшейся страхолюдине. Она ведь реально страшная. Нос картошкой, глаза косые…

Засунув руки в карманы спортивных брюк, Федор быстро шагал сам не зная куда. Страшная, страшная, крутилось в голове. Задница огромная, толстые ноги. И щиколотки тяжелые, он посмотрел, когда она поднималась по лестнице.

– С такими ногами, ну куда? – проворчал он.

Может, она вообще замужем, он не спросил. Ничего там нет и не может быть такого, чтобы смущать его покой.

Федор остановился возле телефонной будки. Стекла были выбиты, а аппарат работал, так что можно позвонить, не заходя внутрь. И двушки, к счастью, не завалялось ни в кармане штанов, ни в олимпийке.

Просто он наберет номер, и все. Непонятно зачем, но наберет.