Жертва вторжения

История миссис Вайкаунт докатилась до Великого Гусляра, где к тому времени проживало несколько десятков очаровательных лялек. Но надо сказать, что почти все эти животные достались владельцам недешево, а любовь к ним была беспредельна. Так что лишь пара лялек попала в лес, а остальные жили как и прежде — зачем верить этим англичанам, которые спят и видят, как бы нагадить русскому человеку.

Как-то Минц вывел Удалова вечером погулять на набережную, а потом повлек в слободу за Грязнуху. Дело было весной, ближе к лету, вечер выдался теплым. Они гуляли, обсуждали разные проблемы, потом Минц спросил:

— Тебе ничего не кажется странным?

— Ничего.

— И тишина тебя не смущает?

— Какая тишина?

— Подумай. Обычно сейчас самое время заливаться соловьям. Соловьи — гордость гуслярского заречья. Положено котам кричать — у них еще не кончились брачные игры. Положено собакам брехать…

Удалов умен — он сразу сообразил, куда клонит друг.

— Какую связь ты видишь между этими явлениями, — спросил он, — и изобилием наших любимцев — лялек? Неужели и собаки от них могут пострадать?

— Собаки… Не знаю. Пока, наверное, нет. Но собаки чуют неладное, прячутся в будках — зубы наружу. Не веришь, загляни через забор — ни одна собака не носится вдоль забора, пугая прохожих.

— А коты?

— Боюсь, что котов в городе почти не осталось.

— Как же так? Неужели люди этого не заметили?

— Когда ты получишь молодую прекрасную женщину, то, может быть, отнесешься к исчезновению жены с определенным облегчением, — произнес Минц. — По крайней мере меньше будет уходить на питание.

— Но почему? Ведь японцы клянутся, что ляльки безобидны.

— Они безобидны, — ответил Минц, останавливаясь перед большой лужей посреди переулка Текстильщиков. За последние пятьдесят лет лужа обросла по берегам камышом, в котором таились лягушки. — Ляльки безобидны, но их функции — их вывели для этого — любить хозяина и пользоваться его ответной любовью. Это животные для любви и ради любви. Но ведь любовь — самое эгоистичное из чувств.

— Лев Христофорович, — отмахнулся Удалов, — ну при чем тут эти лисички? Это же не люди!

— Любовь — чувство вселенское, — торжественно ответил Минц. — И если крошки-ляльки любят своих хозяев, они не могут делить любовь с другими. И чем дальше, тем больше. Я даже допускаю, что японские творцы не подозревали, что чувства в ляльках будут усиливаться от поколения к поколению. Полгода назад, когда в Гусляре появилась первая лялька, она была робким нежным созданием. А сейчас в каждом третьем доме лялька правит бал, а на улицах и в садах оказались никому не нужные ляльки, которые тем не менее тянутся к человеческой любви и инстинктивно понимают, что не получают ее из-за конкурентов. Знаешь что, Корнелий, я боюсь, что стремление генетиков создать идеальную машинку любви приведет к созданию идеальной машинки смерти.

Удалов не удержался и засмеялся.

Отозвалась лягушка, которая сидела на краю лужи среди камышей. Она заквакала, словно давно молчала и вот нашла компанию.

И тут же нечто быстрое, светлое блеснуло в луче фонаря, плеснула вода — лягушка не успела прыгнуть в воду, как исчезла в ротике ляльки, которая тут же растворилась в камышах.

— Что? — удивился Удалов. — Что случилось?

— Ничего особенного, очередная сцена ревности. Лялька полюбила тебя, а ты стал смотреть на лягушку.

Удалов отмахнулся, не поверил старому другу. И они пошли домой в тишине весеннего вечера, когда даже коты молчат, а попискивают лишь противоугонные сигналы на «Мерседесах» — но тут уж ляльки ни при чем.

Со всех концов света поступали тревожные сигналы.

Человечество разделилось на две части.

Первая часть — владельцы лялек, бескорыстно и нежно привязанные к ним и готовые ради них на любые жертвы, а также их ляльки, готовые на все, чтобы сохранить привязанность любимых хозяев. Вторая же половина человечества полагала, что от этой эпидемии любви исходит опасность для всего человечества.

Разумеется, существовали и переходные группы населения, и особенные слои. Например, число российских граждан, подписавших петиции за возвращение Японии Южно-Курильских островов, приближалось к двадцати процентам населения нашей державы.

Следующее тревожное сообщение пришло из Колумбии.

Наркобарон Эскобар Хуанито развел у себя на вилле шестьдесят хуаниточек, как именовали лялек в тех краях. Они ходили за ним стайкой, глядели в глаза и любили куда больше, чем его подчиненные. И вот однажды на виллу к Эскобару пожаловал прокурор Боготы, чтобы в спокойной обстановке вручить тому ордер на арест.

Произошел обмен репликами между прокурором и Эскобаром, после чего прокурор отправился к своей машине. Но дойти до нее он не успел.

Шестьдесят хуаниточек набросились на него, как стая ос, и в минуту обгрызли прокурора до белых косточек. К несчастью для хозяина виллы, полностью одобрившего действия своих крошек, сцену наблюдали шофер прокурора и охранник, которые заперлись в бронированной машине и смогли вырваться с территории виллы под пулеметным огнем.