Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Прежний Главный военный прокурор и в такой обстановке требовал от подчиненных мотивировать каждый случай прокурорского согласия на предание суду, делать выводы о виновности только на основании законно установленных следствием доказательств. Теперь требовалось совершенно другое. Соотношение сил на внутриполитической арене страны изменилось явно не в пользу сторонников действительно народного (правового по нынешним понятиям) государства, каковым оно было провозглашено в 1917 году. Администрирование, бюрократизм, приказ, нажим, психологическое насилие становились главенствующими приемами проведения в жизнь директивных установок сверху.

Тем не менее отдельные прокуроры из числа единомышленников Орловского не сдавались. Уже не рассчитывая на поддержку из центра, военный прокурор Киевского военного округа Е.Л. Перфильев в марте 1936 года направил подчиненным свои собственные указания:

Архив

«Нужно положить конец недостаточно серьезному отношению к вопросам ареста. До сих пор мы встречаемся со взглядами работников НКВД «на всякий случай арестовывать — легче будет разбираться». Военные прокуроры не дают решительного отпора этим настроениям, недостаточно требовательно относятся к обоснованию представлений об арестах. Руководство следствием должно выражаться в обеспечении всестороннего и объективного расследования. Нужно вести решительную борьбу с тенденциями работников НКВД добиваться только личного признания обвиняемых и переоценивать значение его как доказательства вины привлеченных».

Копию документа прокурор округа переслал в Москву Это было похоже уже на подкоп под самого Вышинского — крестного отца теории, провозглашавшей личное признание обвиняемого «царицей» всех доказательств.

Тревожный сигнал поступил из Белорусского военного округа от военного прокурора Н.М. Малютина: «Мы не справляемся, что-то делается неправильно, массовые аресты так бесследно не проходят, считаю, что здесь имеются нарушения революционной законности. Мы, как военная прокуратура, реально ничего сделать не можем».

Докладная Малютина скорее напоминает призыв о неотложной помощи. Но вместо нее из Москвы идет телеграмма, больше похожая на откровенный окрик: «НКВД разберется, нечего особенно влезать в это дело».

Главный военный прокурор оказался между двух огней. Он отчетливо видел, как подмяли прокурорский надзор, как он повсеместно свертывается. Одновременно идет процесс насаждения беззакония. В глубине души Розовский сознавал, что когда-то спросят и с него, как это сделали уже с бывшим Прокурором СССР И.А. Акуловым, с наркомом внутренних дел Г.Г.Ягодой. И ему придется отвечать, почему не противодействовал беззаконию. Страх перед набиравшим силу НКВД был сильнее, и потому он предпочел продолжать полную неопределенности дипломатию, суть которой представлена в одном из очередных руководящих указаний, отправленных всем военным прокурорам страны:

Архив

«Прокурор вправе участвовать в допросах любых обвиняемых по делам, расследуемым в органах НКВД. Однако по делам о контрреволюционных, троцкистских, правых и других организаций нецелесообразно прокурору вмешиваться в допросы, когда это не вызывается необходимостью».

Получается, вроде бы и нужно вмешиваться, но лучше этого не делать.

Явное раздражение вызвало у Розовского «своеволие» прокурора Уральского военного округа, без согласования с ним потребовавшего от следственных органов местного управления НКВД представления «политической характеристики на обвиняемых при обращении за санкцией на арест». В циркулярном письме, разосланном в январе 1937 года всем военным прокурорам РККА, такая позиция строго осуждалась как способствующая необоснованной задержке ареста.

Примерно в то же время Военная коллегия Верховного Суда СССР скорректировала практику назначения уголовных наказаний в сторону ужесточения. И тут же по поручению Главной военной прокуратуры был внесен ряд протестов на вступившие в законную силу приговоры военных трибуналов по мотивам мягкости наказаний, назначенных осужденным. Что это за дела? Вот одно из них.

Из судебной практики